— Тогда почему ты такая нежная, девочка?

Эмма прикусила губу. Она гадала, почему продолжала позволять ему думать, что она все еще прежняя нежная Эмма. Больше нет. Сегодня она расскажет ему о своих снах и о принятом решении…

— Лаклейн, ты должен знать, что если ты отправишься на поиски Деместриу без меня, то я возобновлю свои поиски.

Лаклейн провел рукой по лицу.

— Я думал, ты хочешь вернуться в ковен.

— Я поняла, что мне нет нужды строить свою жизнь в соответствии с представлениями валькирий или твоими. Я начала дело и хочу его закончить.

— Никогда, Эмма, — его глаза вспыхнули голубым. — Ты ни за что не вернешься в Париж и не станешь искать вампира в мое отсутствие.

Эмма вздернула бровь.

— Но тебя, похоже, здесь не будет, чтобы высказаться против.

Схватив Эмму за руку, Лаклейн притянул ее к себе.

— Да, не будет. Поэтому я сделаю то, что делали мужчины со своими женщинами в прошлом. Прежде чем уехать, я посажу тебя под замок до своего возвращения.

От удивления у нее открылся рот. Он что… серьезно? «Пережиток прошлого» был смертельно серьезен. Две недели назад она стала бы выдумывать оправдания его поведению, поставила бы себя на его место. Убедила бы себя, что раз он столько пережил, то можно отнестись к нему снисходительно.

Теперь же она одарила его взглядом — которого и заслуживали его слова — вырвалась из его рук, встала и пошла прочь.

Еще долго после того, как Эмма ушла, Лаклейн смотрел ей вслед, гадая, должен ли он последовать за ней. Иногда ему казалось, что он слишком давит на нее, даже подавляет. И в этот раз он решил дать ей побыть одной.

Так он остался наедине… с огнем. И хотя ему было уже лучше, каждый раз, оказываясь рядом с пламенем, он чувствовал тревогу. Эмме никогда об этом не узнать. А, значит, она никогда не поймет, почему он не может позволить Деместриу жить.

Откуда-то издалека донесся громкий скрежет. Лаклейн вскочил на ноги, все его мышцы напряглись. Миг и снова эхо незнакомого звука.

Склонив голову к плечу, он прислушивался, пытаясь определить, что это. И внезапно… понял. Рванув, словно пуля, по тропинке, Лаклейн заметил чуть впереди Эмму.

— Лаклейн! — вскричала она, когда он поднял ее на руки и бросился к замку. Пару минут спустя он уже тащил ее в их комнату.

— Оставайся здесь! — кинувшись в другой конец спальни, он достал свой меч. — Ни за что не выходи отсюда! Пообещай мне! — кто-то вторгся в границы Киневейна, и каким-то образом, под скрежет металла и криков снес мощные ворота.

Если это создание минует его…

— Но Лаклейн…

— Проклятье, Эмма! Оставайся здесь. — Когда она продолжила возражать, Лаклейн рявкнул: — Ты никогда не думала, что в некоторых случаях было бы правильно бояться? — хлопнув дверью перед ее потрясенным лицом, он помчался к входной двери. Там он встал, напряженный, поджидая, сжимая в руке меч…

Впервые за всю его историю входная дверь замка Киневейн оказалась вышиблена.

Он взглянул на того, кто ее вышиб — блондинку с сияющей кожей и заостренными ушами. Затем на упавшую дверь. И снова на нее.

— Это все пилатес, — пожав плечами, объяснила она.

— Дай угадаю. Регина?

Когда та ухмыльнулась, другая валькирия встала перед ней и, пройдясь по Лаклейну глазами, направилась к нему.

— Ням, ням, — подмигнув, облизнулась она. — Эмма поймала себе волка. — Ее глаза нацелились на его шею, откуда Эмма пила некоторое время назад. Валькирия наклонила голову.