Необыкновенно молчаливая и растерянная, с ярким румянцем, который то исчезал, то появлялся на ее щеках, с лихорадочной энергией, овладевшей ее пальцами, хорошенькая Маргарита наклонилась над своим вышиваньем и работала, как будто бы от этого зависела ее жизнь. Вендэль, едва ли менее ее взволнованный, чувствовал, как важно ее повести с величайшей осторожностью к тому признанию, которое он жаждал сделать, — и еще к другому сладчайшему признанию, которое он страстно желал услышать. Любовь женщины никогда нельзя взять приступом; она уступает незаметно лишь при системе постепенных подходов. Она отказывается идти только окольными путями и прислушивается только к шепоту. Вендэль стал напоминать ей об их прошлых встречах, когда они вместе путешествовали по Швейцарии. Они переживали былые впечатления, припоминали те или иные происшествия счастливого минувшего времени. Постепенно смущение Маргариты улеглось. Она улыбалась, она заинтересовалась, она поднимала взор на Вендэля, ее игла двигалась ленивее, она стала делать неверные стежки в своей работе. Их голоса все понижались и понижались; их лица склонялись все ближе и ближе друг к другу во время их разговора. А что же мадам Дор? Мадам Дор держала себя, как ангел. Она ни разу не оглядывалась, она ни разу не произнесла ни одного слова; она продолжала штопать носки Обенрейцера. Туго натягивая каждый носок на свою левую руку, она время от времени подымала ее на воздух, чтобы осветить свою работу, и были несравненные неописуемые моменты, когда казалось, что мадам Дор сидит вверх ногами, созерцая одну из своих собственных почтенных ног, поднятых вверх. С течением времени эти вздымания стали следовать друг за другом все через большие и большие промежутки. Иногда черная газовая наколка начинала склоняться, быстро опускалась и снова приходила в прежнее положение. Небольшая охапка носков медленно сползла с колен мадам Дор и осталась лежать незамеченной на полу. За носками последовал грандиозный клубок шерсти и лениво покатился под стол. Черная газовая наколка склонилась, опять опустилась вперед, снова поднялась, еще раз склонилась, снова опустилась и уж больше не поднималась. Сложный звук, отчасти похожий на мурлыканье громадной кошки, отчасти на строгание мягкой доски, заглушил притихшие голоса влюбленных и загудел по всей комнате через правильные промежутки времени. Природа и мадам Дор соединились вместе в интересах Вендэля. Лучшая из женщин уснула.

Маргарита встала, чтобы остановить — не храпение — но, позволим себе сказать, чересчур шумное отдохновение мадам Дор. Вендэль положил свою руку на ее ручку и ласково заставил ее сесть снова в кресло.

— Не тревожьте ее, — прошептал он. — Я все ожидал, когда можно сказать вам один секрет. Позвольте мне сказать его сейчас.

Маргарита снова заняла свое место. Она попыталась снова заняться своей иголкой. Это ни к чему не привело: ее глаза изменяли ей; ее рука изменяла ей; она не могла ничего найти.

— Мы беседовали, — сказал Вендэль, — о том счастливом времени, когда мы встретились впервые и впервые путешествовали вместе. Я хочу вам признаться, что я скрыл от вас кое что. Когда мы говорили о моем первом посещении Швейцарии, то я рассказал вам обо всех тех впечатлениях, которые я увез с собой в Англию, кроме только одного. Не сможете ли вы отгадать, какого именно?

Ее глаза упорно рассматривали вышивание, и она слегка отвернулась от Вендэля. Ее красивый бархатный корсаж стал вздымается под брошкой, и поэтому можно было догадаться, что Маргарита взволнована. Она не отвечала.