Она обмотала вокруг себя веревку под грудью и под мышками, сделана из нее нечто в роде корсажа, навязала на ней узлы, сложила ее конец с концом другой веревки, ссучила и сплела оба конца вместе, связала их друг с другом, поставила ногу на узел, затянула его и передала веревки обоим проводникам, чтобы они стянули узлы еще крепче.

— Она действует под внушением свыше, — говорили они друг другу.

— Именем Всемогущего Милосердия! — воскликнула она. — Вы оба знаете, что я здесь гораздо легче всех. Дайте мне водки и вина и опустите меня вниз к нему. Затем идите за помощью и за более крепкой веревкой. Вы видите, что когда ее опустят ко мне — посмотрите на эту веревку, которой я сейчас обмотана, — я смогу обвязать ее крепко и надежно вокруг его тела. Живого или мертвого я доставлю его наверх или умру вместе с ним. Я люблю его! Что я могу еще вам сказать!

Они обернулись к ее спутнику, но он лежал на снегу без чувств.

— Спустите меня вниз к нему, — сказала она, взяв два маленьких бочонка, которые они несли, и повесив их на себя, — или я разобьюсь вдребезги! Я крестьянка и не знаю никаких головокружений и боязни; это для меня пустяки и я пламенно люблю его! Спустите меня вниз!

— Ma'amselle, ma'amselle, он должно быть умирает или уже умер.

— Умирает ли он или умер, все же голова моего супруга должна лежать на моей груди, иначе я разобьюсь вдребезги!

Они сдались покоренные. Со всеми предосторожностями, которые допускала их ловкость и обстоятельства, они стали опускать ее с вершины вниз; она скользила по отвесной ледяной стене, направляя себя руками, а они все опускали, опускали и опускали ее, пока до них не долетел крик: «Довольно!»

— Это, действительно, он? Что, он умер? — крикнули они вниз, заглядывая в пропасть.

— Он без чувств, — донесся до них голос, — но его сердце бьется. Оно бьется на моей груди.

— Как он лежит?

— На ледяном выступе, — долетел крик. — Лед тает под ним и будет таять подо мной. Поспешите. Если мы умрем вместе, я буду рада.

Один из проводников помчался с собаками со всей скоростью, какая только была возможна; другой воткнул зажженные факелы в снег и занялся приведением в чувство англичанина. Сильное растирание снегом и немного водки поставили его на ноги, но он бредил и совершенно не сознавал, где он.

Проводник же остался на страже на краю пропасти и беспрерывно кричал вниз: «Мужайтесь! Они скоро будут здесь. Как ваши дела?» И до него долетел голос: «Его сердце еще бьется у меня на груди. Я грею его в своих объятиях. Я сбросила с себя веревку, потому что лед тает под нами, и веревка может разлучить меня с ним, но я не боюсь».

Месяц зашел за горные вершины, и вся пропасть погрузилась во тьму. Сверху слышен голос: «Как у вас там?» Снизу доносится: «Мы опускаемся все ниже, но его сердце еще бьется у меня на груди».

Наконец, нетерпеливый лай собак и отблеск света на снегу возвестили, что приближается помощь. Двадцать или тридцать человек, фонари, факелы, носилки, веревки, одеяла, дрова, чтобы развести большой костер, укрепляющие и возбуждающие средства, все это быстро появилось. Собаки перебегали от одного человека к другому, от одной вещи к другой и кидались к краю пропасти с немой мольбой: спешите, спешите, спешите! Сверху слышен крик: «Благодарение Богу, все готово. Как у вас там?»

Снизу доносится: «Мы все опускаемся и мы смертельно замерзли. Его сердце более не бьется у меня на груди. Пусть никто не спускается вниз, чтобы не увеличить нашей тяжести. Спустите только веревку».

Костер сильно разгорелся и ослепительный блеск массы факелов озарял бока пропасти; были спущены фонари, была спущена крепкая веревка.