— Во-первых, я предлагаю перейти на «ты», — нарушил молчание Костыль. — Нет возражений? Отлично. Во-вторых, чем сидеть тут, предлагаю прошвырнуться. Лично у меня — выходной! А если шеф меня засечет, то пристроит к делу. Вон он сидит со своей тёлочкой и вешает ей лапшу на уши.

— А я учебу прогуливаю, — призналась Аня совсем не по сценарию.

Дождь лил, лил и лил, но Костыль принёс из подсобки огромный тяжелый зонтик-тент с надписью «Coca-cola». И, укрывшись под этим зонтом, они ушли в дождь. И гуляли по набережной, сворачивали в переулки, заходили в кафе, говорили, говорили, говорили — так, словно тоже были двумя деталями калейдоскопа, неожиданно, по чистой случайности, совпавшими друг с другом.

Маша не любила, когда звонок телефона отвлекал её от работы: потом так трудно собраться и войти в нужный ритм. Особенно, если звонила мать.

«И ведь знаешь за собой эту особенность, так могла бы выключать телефон!» — всякий раз корила себя Маша. Иногда выключала. В такие дни её никто не разыскивал. Но стоило только расслабиться, забыть про маленького жужжащего монстра — и он тут как тут. Напоминал о себе, требовал внимания, как голодный тамагочи.

На этот раз Машу отвлёк звонок Константина Петровича. Она даже не узнала его сначала: подумала, что кто-то из коллег завладел его телефоном и решил подшутить, уж больно звонкий и задорный голос раздался из трубки. «Не узнала тебя. Богатым будешь!» — «Буду, буду! — радостно подтвердил Цианид. — Все мы будем богатыми, знаменитыми и проживём долгую и счастливую жизнь. Записывай адрес».

Маша привыкла подчиняться: матери, учителям, просто старшим. Да вообще всякому, кто имел достаточно начальственный голос. Поэтому она послушно отложила работу, собралась и поехала в центр.

Она вышла из метро около Гостиного Двора. Шел тот же дождь, что и в Купчино, но здесь он казался более осмысленным. «Капли дождя прекрасно сочетаются с памятниками архитектуры, а глубокими лужами можно изящно декорировать трещины в асфальте», — машинально подумала Маша. Она уже неделю вычитывала книги по интерьерному дизайну и даже мыслить начала интерьерными клише.

У неё лучше получалось работать дома, в тишине, чем в весёлой суете Тринадцатой редакции. В самом начале она пыталась прижиться в кабинете Лёвы, но тот непрерывно говорил по телефону, да так говорил, что хотелось поскорее дать ему валерьянки. После Лёвы её приютил Виталик, но он постоянно требовал реакции на любые свои действия. «Смотри, как я здорово шрифт поменял! Ну, иди сюда, зацени!» — то и дело восклицал он. Или просто ни с того ни с сего врубал музыку и начинал подпевать. Сёстры Гусевы отказались пускать к себе посторонних, сославшись на то, что у них не просто кабинет, а режимный объект, а у Шурика с Денисом было так тесно, что третий стол не удалось втиснуть, как ни пытались.

Сидя дома, Маша постепенно отдалялась от остальных мунгов. И хотя в любой момент она могла приехать к ним — ко всеобщей искренней радости, она уже почти не принимала участия в исполнении желаний. Теперь у неё были друзья, такие, о которых она и мечтать не смела, но этим друзьям нравилось вместе работать, а ей хотелось с ними вместе отдыхать. Мать права: вечно у неё всё не как у людей!

Она нашла нужный дом, потянула за позеленевшую медную ручку, прекрасно дополняющую массив дуба… определённо пора отдохнуть от книг по интерьерному дизайну… и осторожно проскользнула в помещение.

Повсюду были стеллажи с книгами, книжные шкафы и полки. Маша вдохнула запах старых фолиантов, шагнула ему навстречу — и упёрлась в стремянку, преграждавшую путь. Откуда-то сверху послышалось старческое покашливание.

— Вам помочь? — крикнула Маша. Но полки словно поглотили её голос — крик превратился в шепот.