Но на сей раз киммериец не достиг цели. Тульпис только отмахнулся:

— Ничего особенного — у женщин со слезами всегда так: только что ревела в три ручья — и вот уже улыбается и чего-то от тебя добивается вкрадчивым голосом.

— Твое знание жизни и женщин меня ужасает, Тульпис, — сказал киммериец.

При виде Саламара карлик замер на месте. Он выпучил глаза и уставился на гирканца.

— Что? — спросил Саламар с кривой улыбкой. — Ты успел забыть о моем существовании?

— А это кто такой, Конан, а? — карлик обернулся к Конану, указывая на Саламара большим пальцем из-за плеча. — Откуда ты выкопал такую образину?

— Мы приходили к тебе вчера вдвоем, — напомнил Конан. — Он сидел в той же тюрьме, что и я. А в тюрьму я попал благодаря тому, что один владелец харчевни не умел — или не захотел — держать язык за зубами… Это обстоятельство также не следует выпускать из внимания.

— Совершенно не обязательно напоминать человеку о его просчетах и ошибках, — огрызнулся Тульпис. — К тому же я замазал свою оплошность, накормив тебя, как царя, и закрыв глаза на все прочие твои проделки в моей харчевне. Так что теперь объясни мне, откуда взялось это… э… лицо.

— Мне надоело слушать, как вы оба издеваетесь! — проговорил Саламар, поднимаясь с места и направляясь к карлику и его рослому товарищу.

Результат превзошел все ожидания. Тульпис заорал: «Ай, ай, не подходи, не прикасайся ко мне!» — и шарахнулся в сторону, норовя заскочить за спину киммерийцу. Конан широко ухмыльнулся, демонстрируя ошеломленному Саламару белоснежные зубы.

— В чем дело?! — Саламар в отчаянии опустил руки. — Да о чем он говорит? Почему он не не может меня вспомнить, но еще и боится?

— К несчастью, у меня нет при себе зеркала, Саламар, — отозвался Конан, — но поверь мне на слово: твоя наружность претерпела существенные изменения. Теперь я вполне верю твоей болтовне насчет артефакта. С резными кхитайскими палочками следует вести себя чрезвычайно осторожно.

Саламар покачал головой. Жест безнадежности. Никто ничего не желал объяснять ему. Гирканец на всякий случай ощупал свое лицо, провел ладонями по всему телу. При одной только мысли о том, что он, возможно, превратился в женщину или покрылся бородавками, его прошиб холодный пот. Но ни бородавок, ни явственных примет женского тела он на себе не обнаружил.

— Странно все это, — пробормотал Саламар, усаживаясь обратно за стол.

Конан взял Тульписа за плечо.

— Идем, у нас много дел. Хватит трястись — ничего страшного, в сущности, не произошло…

— Может быть, — бормотнул карлик, — но рожа… ужас!

Они вместе вышли на улицу, оставив Саламара в состоянии страха перед неизвестностью.

В Аграпуре пахло гарью. Дым пожарищ тянулся по улицам, и прихоти ветра разносили его по всему городу. Десятки людей, оставшихся без крова, слонялись повсюду. Кое-кто отправился жить к родственникам; но большинство впало в настоящее отчаяние — в одночасье потеряв все свое имущество, эти богачи, ставшие бедняками, продавали то единственное, что у них еще оставалось: рабов и наложниц. На вырученные деньги они снимали комнаты в гостиницах. Однако было очевидно, что надолго этих денег не хватит, так что всем им приходилось думать над тем, как устраивать свою жизнь дальше.

Таким образом, рабы подешевели, а комнаты в гостиницах подорожали, и это не могло не сказаться на общем состоянии торговли в Аграпуре. Двое или трое работорговцев погнали свои караваны дальше, разочарованные тем, что встретило их здесь.