Так Кларк утверждал свою жизненную позицию: он доказывал правоту собственного представления и ошибочность моего. Но его триумф оказался еще более дутым, чем это казалось. Потому что теперь, когда он закрепил один краеугольный камень своего взгляда на жизнь, другие начали шататься и подводить его.

У Кларка была поговорка, вечное возражение сборщику, которому не удавалось собрать долги. «Этот парень, твой клиент, он ведь что-то ест, верно? — говорил он. — Ну а раз он ест, значит, у него есть деньги! Они должны у него быть, и лучше тебе выбить их!»

Это был исчерпывающий аргумент. Точнее, он был таковым в прошлом. Но в конце концов — по мере приближения конца — сборщики научились ему отвечать. Они возвращались в контору по вечерам измученные и угрюмые, доведенные до крайности. И смотрели на Кларка едва ли не с удовольствием, ожидая его сакраментального вопроса, чтобы ответить ему так, что ему нечего будет возразить.

— Угу, я именно это и хочу сказать, Джад, — как раз есть им нечего... В доме совершенно ничего нет, кроме горстки кукурузных зерен.

— Что ты морочишь мне голову? — с возмущенным отчаянием орал на них Кларк. — Черт побери, каждый должен есть! Ты думаешь, я поверю всему, что ты вздумаешь мне городить?

— Говорю тебе то, что есть, Кларк. — Следует равнодушное пожимание плечами и едва заметное презрительное фырканье. — Может, пойдешь и лично проверишь? Может, ты заберешь у них эту маисовую похлебку?

С каждой неделей поступление платежей уменьшалось. Даже самые добросовестные клиенты стали платить нерегулярно. Уволили одного сборщика, затем другого; наконец остались только мы с Даркином. Из главного офиса пришел приказ продавать товары только за наличный расчет. Узнав об этом, Даркин сказал мне, что это недобрый признак, хотя, казалось, все трудности позади и можно ликовать.

— Сеть кредитных магазинов готова лопнуть, Джим, — уверял Даркин. — До них наконец-то дошло, что они ничего не могут исправить. Они только тянут время, стараясь собрать то, что могут, больше не продавая в долг.

Я понимал, что он прав, но когда спросил об этом Кларка, тот стал яростно отрицать, что компания находится на грани банкротства.

За последние недели он сильно исхудал. На его широком волевом лице кожа отвисла. Он слегка пошатывался, разговаривая со мной, и от него попахивало дешевым виски.

— Этот проклятый Даркин! — насмешливо говорил он. — Деревенщина! Что он вообще... ик!.. понимает? Слушай, Джим, старина! — Он доверительно нагнулся ко мне, для равновесия ухватившись за мое плечо. — Я все видел собственными глазами, Джим, и знаю, о чем говорю! У них есть собственное офисное здание, в котором работают сотни, тысячи людей, у них собственные фабрики, автопарк и склады, которые занимают целый городской квартал. И у них множество таких магазинов — почти в каждом штате, а в некоторых даже по два или три! И... ик!.. они даже контролируют несколько банков, Джим. А это почти то же самое, что владеть ими. Если наши платежи задерживаются больше чем на год, так они могут отнести бумаги в эти банки и получить под них наличные. Они держат их в кулаке, понимаешь? Они нагоняют на них страху, и мы должны так действовать, ну, ты нас знаешь, Джим. Пока у этих скотов можно раздобыть хоть цент, мы... м-мы...

Он покачнулся и упал спиной на свой стол. Потом кое-как уселся на него, тупо кивая и бормоча себе под нос:

— Все это есть... должно быть... Я сам все видел, своими глазами. Множество людей в офисном здании, на фабриках, на складах и все такое... Это я не понаслышке, а сам убедился.

Знаю, что все это есть... должно быть.