— Как это удалось вас уговорить? — с улыбкой спросила она.

— Повезло.

— Если вы не против, могу я спросить, — не отставала она, несмотря на его замкнутость, — как вы получили свое прозвище? Бит, так ведь?

— Это я назвал его Битом, — сказал Эдвард, откладывая остатки колоды и разглядывая свои карты. — Когда я был маленьким, я так произносил его имя.

Юный Эдвард, должно быть, считал ее и своих братьев живыми древностями.

— У кого-нибудь из твоих братьев тоже есть прозвища?

Он прищурил черные глаза, соображая.

— Ну, Тристан — это Дэр, иногда — Трис; Брэдшо — Шо; Эндрю мы иногда называем Дрю, но ему это не очень нравится.

— Почему же?

— Он говорит, это девчоночье имя, и тогда Шо называет его Друзиллой.

Она сдержала смех.

— Понятно.

— А меня они называют Коротышкой.

— Это ужасно!

Джорджиана взглянула на Тристана. Как это на него похоже, таким уничижительным именем называть члена собственной семьи.

— Но я и есть коротышка! Мне это нравится! — Эдвард выпрямился, встав на стуле на колени, чтобы казаться выше своих братьев.

— Ему нравится, — заметил Тристан, вынув карту из лежавшей на середине стола колоды, и положил ее перед Джорджианой.

— Не представляю почему, — усмехнулась она.

— Двадцать одно, — объявил Бит, раскрывая свои карты так, чтобы все видели.

Тристан нахмурился, но глаза его весело блестели.

— Никогда не доверяйте тихоням.

И снова этот любящий взгляд, который время от времени он бросал на членов своей семьи. Джорджиана, удивленная близостью и простотой обращения братьев друг с другом, почувствовала себя неловко, и в то же время ее сердило, что он способен на такие добрые чувства.

Странно, но это делало его более… привлекательным. Она напомнила себе, что соблазнительница здесь она. И что не ей предстоит быть соблазненной.

— Удивляюсь, что вы сегодня не в клубе, милорд. Там бы больше пригодилось ваше искусство в карточной игре.

— Здесь веселее, — пожал он плечами.

Видимо, игра в карты с восьмилетним ребенком и почти немым братом представлялась ему более интересной, чем посещение оперы, или поездка в Воксхолл-Гарденз, или визит к одной из любовниц, или другое свойственное ему времяпрепровождение.

Но если он пытается произвести на нее впечатлени. семейного человека, то напрасно тратит время. Что бы он ни сделал… за всю оставшуюся жизнь, это не переубедило бы ее, ибо она прекрасно знала, что он за человек.

— Так вы не хотите признаться, кто прислал вам сегодня письмо? — спросил он, когда игра длилась уже больше часа.

— Оно без подписи, — сказала она, собираясь раздавать карты.

— Тайна, значит. — Он потянулся к своему бокалу с бренди. — Кого-нибудь подозреваете?

— Я… у меня есть подозрение, — уклончиво ответила она, раздавая каждому по две карты. Видит Бог, она только хотела внушить ему мысль, что у нее могут быть претенденты на ее руку, достаточно решительные, чтобы прорваться в мужскую крепость Карроуэй-Хауса, но такой испанской инквизиции она не ожидала.

— Кто же? — Тристан, опершись подбородком на руку, смотрел на нее, в то время как Роберт знаком попросил еще одну карту.

Первым порывом Джорджианы было желание напомнить Тристану, что его это не касается. Но она поставила перед собой цель — заставить его влюбиться. И потому не следовало непрестанно оскорблять его.