— Нет, ты мне объясни, к чему тянуть за собой мальца? Если у тебя до Анны какая надобность — бог с тобой, ступай, но ему-то там что делать? — в недовольном ворчании Григория отчётливо слышались ревнивые нотки, и, переглянувшись между собой, женщины понимающе улыбнулись.

— Деда, а кто такая эта Анна? — широко распахнув огромные карие глаза, Мишенька повернул лицо к Григорию, и тот, заёрзав на стуле, как на раскалённых углях, укоризненно взглянул на дочь.

— Ну что, дождалась? А я тебя предупреждал! — Не зная, что ответить, Шелестов сердито засопел и отвернулся к окну. — Вон, у матери у своей спрашивай. — Григорий опустил плечи и, изогнувшись знаком вопроса, неподвижно застыл на месте.

— Мама, почему деда на меня сердится? — Глядя на согнутую спину Григория, Мишаня беспокойно забегал глазами. — Он что, обиделся?

— Нет, Мишенька, ты ничем дедушку не обидел, просто он… — Люба на мгновение замялась, — просто деда захотел кушать, а у бабушки ещё ничего не готово.

— Чего? — Не вставая со стула, Григорий развернулся к Любе одним корпусом и, поражённый её бессовестной отговоркой, возмущённо заморгал. — Ну знаешь что…

— Мама, наверное, дедушка точно не знает, кто такая эта Анна, потому что он велел мне спросить у тебя, — устав от непонятных споров взрослых, Миша нетерпеливо затеребил руку матери. — Аня что, твоя подружка?

— Ну-ну. — Выразительно разведя руками у Минечки за спиной, Григорий посмотрел на стоящую в дверях дочь, и на его лице проступило что-то, отдалённо напоминающее торжество.

— Нет, Мишенька, тётя Аня мне не подружка, — с едва заметной заминкой проговорила Люба.

— А кто? — После вопроса ребёнка в комнате повисла долгая тишина, нарушаемая лишь тиканьем настенных часов да далёким лаем собак на деревне.

Собравшиеся в комнате взрослые казались Минечке очень странными, как, впрочем, и их слова, из которых он почти ничего не понимал. Чувствуя повисшее напряжение, не в силах разобраться в происходящем, он оглядел по очереди всех родных и, не понимая, отчего все они вдруг замолчали, потерянно притих. Когда повисшее молчание стало невыносимым, Минины губки сложились обиженным крендельком, и, вот-вот готовый расплакаться, он прерывисто зашмыгал носом.

— Вот об этом я и говорил. — Поведя рукой по шее так, словно ему жал воротник, Шелестов с натугой покрутил головой из стороны в сторону.

— Мама, почему ты молчишь, ты что, обиделась на меня, как деда, да? — Чувствуя себя бесконечно несчастным, Миня сморщил личико.

— Никто на тебя не обиделся, Минь, просто твоя мама заварила кашу, а как расхлёбывать будет, не знает. — Бросив на Любу сердитый взгляд, Григорий красноречиво закусил кончик уса, и, предлагая закончить этот тяжёлый, а главное, совершенно ненужный разговор, весело потёр руки: — А что, бабка, есть ли у тебя для Мини кружка с вкусным киселём?

— Как не быть, конечно, есть, — приветливо улыбнулась Анфиса.

— И большая ложка тоже есть? — картинно удивляясь, громко спросил Григорий.

— И ложка есть, — поглядывая на повеселевшее личико внука, с радостью ответила Анфиса.

— И мягкая горбушка? — недоверчиво наклонил голову набок дед.

— И горбушка! И горбушка! — захлопав в ладоши, захлебнулся от восторга Миня.

— Так чего ж мы стоим? — грозно сдвинув брови, провозгласил Григорий. — А ну, айда в кухню, кто скорее?

Пронзительно заверещав, Минечка торопливо скинул сандалики и, позабыв обо всём на свете, во весь дух рванулся за обещанным киселем.