Чуть прикасаясь к каким-то холодно-липким предметам, мы двигались осторожно-плавно, как лунатики. Нам ничего не нужно было, только ощущать опасность. А она тут была, как пульс — у самых ворот, откуда просачивался свет, где с перебоями и стрельбой чихпыхал мотор и о чем-то яростно спорили рабочие. Зайди кто — и мы пропали! Мы — преступники!.. Не зря нас Анечка и прочий оградный люд подозревали, ой, не зря!..

— Подшипники ищите! — хрипло напомнил Юрка.

Будто очнувшись, мы стали обшаривать ящики, где могли храниться шарикоподшипники. Нет, не для самокатов, которые мы никогда не мастерили, потому что поблизости от нас не было ни асфальта, ни деревянных тротуаров, искали просто так. А может быть, и взяли бы просто так, но в ящиках оказались болты с гайками разной величины да какие-то финтифлюшки. Юрка даже ругнул начальство за такой бедный выбор.

В углу, за высоченной стопой автопокрышек, мы с Юркой наткнулись на машинные камеры, наброшенные на деревянный штырь, на какие продавцы накалывают чеки, только больше, понятно. Юрка гмыкнул, оценивающе пощупал их и пересчитал вроде, потом фыркнул и коротким синичьим посвистом дал сигнал к отступлению.

К дыре, светлевшей на неопределенном расстоянии, мы отходили не спеша, как победители.

Увидя нас, Генка аж охнул от радости, живо заслонил отверстие радиатором, который приволок заранее, и тихо, втайне от остальных, спросил меня:

— Ничего не сперли?

Он, кажется, считал меня самым честным после себя человеком. Я улыбнулся ему, весело мотнул головой, мол, ничего, и мы, опять забившись в кабину, с новым голодом набросились на оставшуюся еду… Нет, никакие, к лешему, мы не преступники! Зря Анечка поклеп на нас возводила.

ТОМКИН СЕКРЕТ

Я сидел на кровати и в косых лучах солнца, прощально заглянувшего в наш каземат, просматривал новенькую «Геометрию», только что принесенную отцом. Я любил математику и теперь, любуясь треугольниками, ромбами, как таинственными письменами, заранее чувствовал, что с геометрией я отлично подружусь.

Мама с отцом ушли к тете Шуре-парикмахерше смотреть по телевизору какой-то балет. Своего телевизора у нас не было. Родители считали, что он, как змеиный яд, полезен только в микроскопических дозах, а в больших — убивает. И хоть я ручался, что меня не убьет никакая доза, даже лошадиная, они держались своей теории.

— Эй, Вовка!.. Гусь! — раздалось под окном, и по стеклу градом прозвенели щелчки. — На выход!

Это была Мирка.

Намаявшись за день с двумя своими горластыми братцами, вечером она вырывалась из дома и вихрем облетала двор, будоража и тормоша всю нашу братию, которой только этого и надо было.

Я выскочил — Мирка уже неслась прочь, к другим окнам и другим дверям. На бегу она обернулась, погрозила мне сперва, а потом поманила и — дальше. Молодчина! Из девчачьего полка я больше всех уважал Мирку, уважал как мальчишку, конечно, а не в другом смысле. В другом смысле мне хотелось скорее увидеть Томку. Я ее не видел со вчерашнего утра, когда она парусом проплыла по двору… А почему Мирка погрозила — ясно, потому что от концерта отмахнулись, хотя она могла и просто так погрозить. Нашему брату грозят все, кому не лень. Тут важно самому знать, есть за что или нет. Нет — хохотни и ответь тем же, есть — замри и не чирикай… Хорошо хоть из склада ничего не стянули, а то бы чуть где кулак — дрожи, что пронюхали. Значит, мы не такой уж пропащий народ, как судачат о нас некоторые кумушки.

Бодрый и радостный, я замкнул дверь, спрятал ключ в боковую трещину нашего кирпичного крыльца и метнулся к Славкиному, чуть наискосок. Славку Мирка почему-то никогда не вызывала, хотя и было сподручно.

Не застав никого ни в кухне, ни в гостиной Афониных, я на цыпочках прокрался в Славкину комнату и вижу — сидит наш Славчина за столом и что-то пишет.