Борька вдруг сказал:

— А спорим, что эти мымры будут мстить.

— Мстить? — переспросил я.

— Конечно… Кровь за кровь!

— А что, может быть, — согласился Славка. Да и камеры они так не оставят.

— И камеры, — подхватил Борька, Эх, хорошо бы иметь раздвижные плечи!.. Увидел бы какую мымру раз! — и Гулливер!

— Или бы надувные кулаки, добавил я. Чуть чего — ш-ш-ш! — и вот такие двухпудовки! А ну, подходи!

Славка усмехнулся:

— Ничего, наши кулаки и без надувания не подведут Расчихвостили голубчиков и еще расчихвостим, если поле зут.

— Полезут, — уверил Борька. — Иду на спор!

Мы молчали, окончательно успокаиваясь, а потом рассудили, что если так, если Блины в самом деле начнут мстить, то наша вражда надолго и всерьез, поэтому спасение одно: всегда держаться вместе, кулаком, и — ни черт, ни дьявол не страшен. А вернется из лагеря Генка, нас будет тоже четверо. Пусть Генка не ахти какой боец, но в нем есть уверенность, тихая, но упрямая, а что толку от Юрки-горлодера: орал-орал, а прижало — утек жаловаться, хотя стой-стой, не жаловаться он утек, а чужими руками спасать своих бандюг: он же видел, что Блин контужен, что второй — на земле, вот и кинулся, а будь каюк нам — сам бы добавил, гаденыш! Нет, Генка по сравнению с ним — золото! А уж четверо на четверо — посмотрим, чья возьмет!.. Я хотел было спросить, кто же у нас будет главным, раз там есть атаман, но понял, что спрашивать не надо — они наверняка скажут: ты, а я чувствовал, что Славка тут первее. И это, признаться, задевало меня за живое.

Вечером мы ни во что не играли, да и девчонки, словно уловив нашу тревогу, не появлялись на улице. В наступавших сумерках мы прохаживались туда-сюда, приглядываясь и прислушиваясь, нет ли где чего подозрительного.

Теперь, когда восторг драки поулегся, я обнаружил в нашей победе много случайностей: случайно Блин не знал о бронебойности Славкиной головы, случайно второй противник запнулся о Борькину ногу, случайно удрал Юрка, случайно под рукой оказались булки хлеба, случайно… — да все случайно. А если бы не эти случайности?.. Я понял, что усомнился в нашем превосходстве, и мне стало так не по нутру, как будто драка еще только готовилась. Скверно! Уж в себя-то надо верить!.. И чтобы сбиться с этого кислого настроения, я остановился против ворот, за которыми мы днем дрались, и запальчиво предложил:

— Айда в палисадник!.. Кто же нас во дворе тронет?.. Если уж засада, то — там!.. Идемте!

Страшно желая, чтобы друзья задержали меня, не пустили, я все-таки толкнул себя к воротам, совершенно уверенный, что сейчас меня тюкнут чем-нибудь по голове или дадут для начала здоровенного пинка, — если подкарауливают, то крадутся нам параллельно, как зеркальное отражение, а не сидят на месте, так что я попаду в самые лапы. На миг застыв и заперев дыхание, я сжал кулаки и, словно в звериную пасть, прыгнул в темный проем, с разворотом дергая локтями, чтобы отшвырнуть навалившегося врага…

Но никто не навалилися, и все было тихо.

Какое-то время мы стояли неподвижно, свыкаясь с темнотой и безопасностью, потом Славка ощупал забор и шепнул:

— Кепки нету… А засветло была.

— Взял, значит, — заметил я. — И опять смылся… Где же, Боб, твоя месть, проспорил?

Борька ответил:

— Во-первых, не моя, во-вторых, вы не спорили, а в-третьих, Блин еще не опомнился… Разве после двух таких ударов сразу опомнишься!

Тихонько рассмеявшись — не случайно поколотили мы их, нет, не случайно! — мы осторожно двинулись вдоль окон.