|
На пределе терпения, после стольких тайных мук, он почти насиловал ее, неутомимо требуя отзыва, не выпуская ее из объятий в минуты отдыха, безмолвный и потрясенный. Его жилистые руки ревниво сжимали ее, словно самое драгоценное сокровище. Когда Анжелика открыла глаза, в гроте уже сгустился сумрак. Снаружи вечер быстро переходил в ночь. Она пошевелилась, все еще стиснутая железным кольцом рук Колена Патюреля. - Ты спишь? - шепнул он. - Я немножко поспала. - Ты не сердишься на меня? - Вы же хорошо знаете, что нет. - Я ведь грубая скотина, моя миленькая. Ну, скажи мне это прямо... Признайся! - Разве вы не почувствовали, что сделали меня счастливой? - Взаправду?.. Ну, стало быть, теперь нужно говорить мне «ты». - Если хочешь... Колен, не думаешь ли ты, что настала ночь и пора снова в путь? - Конечно, мой ягненочек. Они продвигались легко, хотя тропа была почти непроходимой. Он нес ее, она положила голову ему на плечо. Ничто их более не разделяло. Они связали воедино свои подвергавшиеся опасности жизни, угроза и страдание не исходили более от них самих. Колен Патюрель, освободившись от тайного смятения, не метался, будто грешник в аду, из страха выдать себя. Анжелика уже не боялась его сердитых взглядов и диких выходок. Ей больше не придется страдать от одиночества. Когда захочет, она может коснуться губами глубокого шрама, появившегося у него после десятидневной пытки железным ошейником с шипами, который надел на него Мулей Исмаил. - Осторожней, крошка, - говорил он, смеясь, - спокойно! Нам еще идти да идти. Он умирал от желания заставить ее прильнуть к нему, чтобы овладеть ее губами, положить на песок под луной, вновь почувствовать опьянение, испытанное рядом с ней. Но ведь надо же помнить, что она ослабела от голода, еще не оправилась от укуса этой чертовой дурацкой змеи. Подумать только, что в то мгновение он напрочь забыл об этом! Какой же он был скотиной!.. Прежде он никогда особенно не задумывался, что женщину надо щадить, но ради этой он научится. Если бы он мог исполнять ее желания, уберечь ее от всех невзгод! Кликнуть бы, как в сказке, скатерть-самобранку с вкусными блюдами, да чтобы была еще «широкая постель с белоснежными простынями и букетами барвинка по четырех углам», как поется в народной нормандской песне... В Сеуте они пойдут вместе пить воду из того самого источника, что семь лет поил Улисса, плененного очами Калипсо, дочери Атланта. Так рассказывают моряки. Он шел и грезил наяву. Она дремала, прильнув к нему. Она так устала... А он - нет! Он нес на своих плечах всю радость мира. На заре они сделали привал. Растянулись на лужайке, поросшей невысокой травой. Они больше не искали укромного жилища, уверенные в своем одиночестве. Их взгляды скрестились. Он уже не опасался ее. Он хотел все знать о ней и мог бы смотреть без конца на лицо утомленной счастьем женщины, опрокинутой на разметавшуюся волну своих прекрасных волос. Очарованный, он упивался восторгом. - Вот уж не поверил бы, что ты любишь любовь!.. - Я люблю еще и тебя, Колен. - Цыц! Не надо говорить этих слов!.. Еще не время. Ты теперь лучше себя чувствуешь? - Да. - И это верно, что тебе хорошо со мной? - О, да! Еще как! - Спи, мой ягненочек. |
