|
Ее затуманенный взор едва различал маленькое большеглазое личико. - Ты знаешь французский? - Хозяин научил меня. - А откуда ты? - Я гречанка. - А как ты оказалась на этом корабле? - Потому что я рабыня. Хозяин купил меня вот уже двенадцать лун назад. Но теперь я ему надоела... И он позволяет матросам мучить меня... В тот раз, если бы не ты... - Где мы теперь? - Возле Сицилии. Вечером виден огонь вулкана. Он дымится, проклятый... - Сицилия... - механически повторила Анжелика. Протянув руку, она погладила темные кудри. Ей стало легче от того, что рядом была эта девушка, от ее сочувствия. - Приляг возле меня. Гречанка испуганно оглянулась. - Я не смею задерживаться здесь... Но я скоро приду опять. Я буду тебе служить, потому что ты была добра ко мне... Хочешь еще пить? - Да, очень хочу. Помоги мне раздеться. Костюм жжет меня... это ты вчера его высушила и выгладила? - Да. Очень осторожно, легкими движениями, Эллида помогла Анжелике снять обувь, камзол, кюлоты и рубашку. Анжелика завернулась в простыню и тяжело упала на кушетку. - Мне было очень жарко. Теперь легче. Она не слышала, как рабыня тихонько вышла. Корабль шел быстро, его ритмичное покачивание успокаивало. Изредка слышалось хлопанье раздуваемых ветром парусов. Ощущая бег судна, Анжелика подумала, что отправилась на море искать свою судьбу. Она всегда мечтала об этом, с того самого дня, когда ее брат Жослен крикнул ей: «Я уезжаю на море...» Корабль везет ее к ее любви... Но ее любовь скрывается где-то за горизонтом... «А помнит ли еще Жоффрей де Пейрак обо мне, желает ли он меня? - внезапно спросила она сама себя. - Ведь я отказалась от его имени, а он мог отказаться от памяти обо мне... Пепел вулкана разлетается повсюду. Он покрывает дороги, по которым давно никто не ходил... И следы тех, кто когда-то прошел, уже не найти... А я умру под этим пеплом, - думала Анжелика. - Я задыхаюсь, мне жарко, этот пепел жжет меня, я поняла, что никто мне теперь не поможет...» Дверь приоткрылась, и свет ручного фонаря проник во тьму каюты. В неясном свете обрисовалось глинистое лицо нагнувшегося над ней маркиза. - Ну, прекрасная фурия, подумала о своем поведении? Решила, наконец, покориться? Она лежала на животе, охватив голову руками. Ее прекрасные бледные плечи белели, как мраморные, а рассыпанные волосы придавали ей вид статуи. Она была странно неподвижна. Это был не сон. Д'Эскренвиль нахмурил брови, поставил фонарь на столик и нагнулся, приподнимая Анжелику. Ее тело не сопротивлялось, тяжелая голова опустилась на плечо пирата. Покрывало соскользнуло, и обнажился прекрасный торс, золотисто-белый, с нежными тенями. Это тело было горячим, обжигало ему руки. Пират выпустил его и попытался поднять голову Анжелики, чтобы разглядеть ее лицо. Голова откачнулась назад, увлекаемая тяжестью густых волос, а с раздвинутых едва заметной улыбкой губ слетели еле слышные слова: «Любимый мой! Любимый мой!». Глаза под полуоткрытыми веками ничего не видели. Маркиз д'Эскренвиль переводил взгляд с этого лица, исполненного боли и нежности, на нагое тело, упругую тяжесть которого он ощущал. Наконец он поднялся, осторожно положил ее на кушетку и укрыл. Снаружи мелькнула мгновенно спрятавшаяся фигура. Он окликнул: - Эллида! Девушка подошла, прикрывая покрывалом свои темные глаза. |
