Джек так и не решился рассказать жене о Дати. Хотя Кэндис не совсем смягчилась, но не проявляла нарочитой холодности и отвечала на его страсть с не меньшим пылом. Джек боялся разрушить их хрупкую близость, наслаждаясь каждой минутой, проведенной с ней. И сожалел, что у них так мало времени.

— Ты думаешь, что я всегда буду жить среди апачей, Джек? — тихо спросила Кэндис на третий день.

— Конечно, нет.

— Стало быть, ты надеешься на благополучный исход и не собираешься воевать до победного конца.

— Войны всегда кончаются, Кэндис, — веско отозвался Джек.

Он не представлял себе, что будет дальше. Кочис поклялся, что никогда не простит белым предательства и будет сражаться, пока жив. Даже если случится чудо и удастся заключить мир, то на каких условиях? Кочис никогда не согласится уйти на отведенную правительством территорию и жить в резервации, отказавшись от свободы.

На четвертое утро, когда они разбили лагерь у подножия Драгунских гор, всего в пятидесяти милях от стойбища Кочиса, Джек решил рассказать Кэндис о Дати. Откладывать было невозможно. Чувствуя себя последним трусом, он наблюдал за Кэндис, свертывавшей постель, на которой они совсем недавно занимались любовью.

Когда она выпрямилась, Джек взял у нее скатку и привязал ее к седельным сумкам.

— Дати в лагере Кочиса.

Кэндис недоумевающе взглянула на него.

— Что? — Ее лицо побледнело от ужасной догадки.

— Кэндис, я все объясню тебе, — поспешно сказал Джек. — Все ее родные умерли. О ней некому позаботиться. И… она беременна. Поэтому я привез ее в лагерь.

Ошеломленная, Кэндис молчала.

— Как я понимаю, отец — ты. — Ее голос был на удивление тих и спокоен.

— Да.

Кэндис повернулась к нему спиной. Ей казалось, что она спит и видит дурной сон. Не может быть. Он не мог так поступить с ней.

— Это было всего один раз — еще до нас с тобой. Сразу после того, как я приходил к вам на ранчо за конем.

Другая женщина, другой ребенок. Кэндис хотелось смеяться и плакать. Невозможно представить себе большего предательства. Все то время, пока она была одна… думала о нем, тосковала… ждала его, он был с Дати. Со своей индейской любовницей.

— Кэндис? — неуверенно вымолвил Джек, испуганный ее неподвижностью и молчанием.

Она повернулась к нему. Лицо ее окаменело, но Джек чувствовал, что Кэндис борется со слезами.

— Я никогда не прощу тебя, — сказала она ровным тоном. — И требую, чтобы ты сейчас же отвез меня домой.

— Кэндис, я не мог поступить иначе. Скоро она будет не в том положении, чтобы добывать себе пропитание. Я должен был взять ее с собой. Хотя бы ради ребенка.

Она смотрела на него с холодным презрением.

— Избавь меня от этой лжи, Джек. Дати давно сказала мне, что она твоя любовница. Мне следовало поверить ей, а не тебе. Ты внушаешь мне отвращение, — сухо проговорила Кэндис, поражаясь собственной выдержке. Если она даст волю чувствам, то разрыдается. Вот что он сотворил с ней — разбил ее сердце.

— Она никогда не была моей любовницей! — сердито воскликнул Джек. — Кэндис, поверь мне! Апачи не спят с беременными женщинами с момента зачатия. Таков обычай.

— Вот как? Почему же ты спишь со мной? И при этом считаешь себя апачи, даже воюешь на их стороне. Впрочем, ответь мне на один вопрос: если вы не любовники, что же произошло? Непорочное зачатие?

— Это случилось всего один раз.

Кэндис охватила слабость, и она отвернулась, борясь с головокружением.