Она по—прежнему не хотела садиться рядом с волшебником, и старалась не встречаться с ним взглядом слишком часто. Но цветок, извлеченный им из ее волос, стоял рядом с ней в кривобокой глиняной питьевой кружке, держась там на честном слове, и Морра время от времени ласково проводила его бутоном по своему лицу, как будто хотела почувствовать его цвета, не раскрывая глаз.
Где—то недалеко залаяла собака, и Сейри от неожиданности привстала на стуле, а усаживаясь обратно, сказала извиняющимся тоном:
— Не знаю почему, но этот пес меня все время пугает. Вреда от него никакого нет — просто старая овчарка, лающая на луну.
— Он спит весь день, — презрительно пробормотала Морра. — Овцы над ним потешаются.
Шмендрик спросил:
— Кстати, а вы знаете, почему собаки так делают?
Мать с дочерью уставились на него.
— Дело в том, что когда—то луна была частью Земли, — той самой частью, откуда родом все собаки. Но луна хотела свободы, и вот она боролась и боролась, пока однажды ночью не оторвалась от Земли и не уплыла прямо в небо, туда, где она сейчас и находится. Только у собак остались там семьи, их матери и отцы, их дети, их дома и все их закопанные кости, и книги...
Морра хихикнула:
— Только не книги. Собаки не читают книг...
— Конечно не читают; это оттого, что все их книги теперь высоко—высоко в небе. И каждую ночь, когда луна выходит, все собаки на свете видят ее, вспоминают о своих семьях, и оплакивают их. Именно поэтому их лай всегда кажется таким ужасно грустным.
Сейри заново наполнила его чашку из запотевшего кувшина с колодезной водой и сказала:
— По—моему, я никогда раньше не слышала этой истории.
— Там, откуда я родом, она известна очень широко. — Лицо волшебника было совершенно серьезно.
— А это... где именно?
Но он с таким наслаждением смаковал ледяную воду, что как будто не услышал вопроса. Сейри сказала:
— Дочь. Ты же вот—вот заснешь прямо в тарелке. Иди в постель.
Морра не стала протестовать. Кое—как поднимаясь из—за стола, она спросила:
— Можно я возьму с собой мой цветок? Только на сегодняшнюю ночь.
— А я—то думала, это мой цветок, — подразнила ее мама. — Ну ладно, я одолжу его тебе на ночь. — Она встала, быстро, но крепко обняла дочку и мягко подтолкнула ее в сторону лестницы. — Но ты должна понимать, что через день или два он умрет, и расстраиваться из—за этого не стоит. Цветы всегда умирают.
С трудом преодолевая путь на чердак, который она делила с братом, Морра услышала, как Шмендрик ответил:
— Возможно с этим будет иначе.
Она оглянулась через плечо и увидела, как молча удивилась Сейри. Волшебник сказал:
— Как—никак, вырос он не из земли, а из волос девочки — то есть, из ее головы. Цветы, растущие у нас в головах... они живут долго.
Мама Морры ничего не ответила; и молчала до тех пор, пока ее дочка не надела свою ночную рубашку и не забралась под одеяло с синими и зелеными птицами, сотканное Сейри специально для нее. Девочка лежала в кровати, прижимая к щеке хрупкий стебель своего цветка. Через некоторое время в отдалении раздался отчетливо слышный тихий, ровный голос Сейри:
— Кто вы?
— Нет, когда—то они были прямые—прямые, словно устремленные в небо. Это непреложный факт — можете спросить у любой ивы, и она подтвердит. Слушайте дальше. У бога дождя была дочь, и однажды она полюбила смертного, — человека — и они сбежали вдвоем, испугавшись гнева ее отца. Дождевому богу никак не удавалось их поймать, потому что они бежали очень быстро, но и влюбленные не могли отыскать пристанища для отдыха, потому что где бы на белом свете они не спрятались, бог дождя всегда бы их нашел. |