— Я еще ни разу с ней не говорила, — призналась Мири.

— Да она почти ни с кем не разговаривает, — заметила Эса. — По-моему, она просто не замечает никого вокруг, даже если к ней обращаются.

— Она и в каменоломне так себя вела, — подхватила Фрид. — Таскала воду этим летом, но, когда рабочие просили напиться, вела себя словно глухая. Спустя пару недель Оз сказал: «Какой с нее толк?» — и отправил домой.

В деревне поговаривали, что родители Бритты погибли в результате несчастного случая, а единственные родственники, как оказалось, жили на горе Эскель. Поэтому однажды весенним утром Бритта приехала в повозке торговца, привезя с собою мешок с одеждой и продукты, купленные на деньги, вырученные от продажи родительского имущества. Но сейчас она ходила в рубахе и рейтузах, как и остальные деревенские девушки, а не в платьях из крашеных тканей.

— Поверить не могу, что Петер считает ее хорошенькой, — сказала Эса.

У Мири запершило в горле.

— Правда? А мне она не кажется хорошенькой. То есть ведет она себя заносчиво, словно мы ее не достойны.

— Все, кто живет на равнинах, считают себя выше нас, — подхватила Фрид.

— Это мы живем на горе, — сказала Мири, — так разве не мы выше их?

Эса ухмыльнулась, глядя на солдат, а Фрид сжала кулаки. У Мири потеплело на душе оттого, что они разделяют ее чувства.

Три часа они шли по дороге, обходя лужи, рытвины и валуны, оставшиеся от давно заброшенных карьеров, пока наконец не заметили крышу академии. Мири видела ее шесть лет назад, когда деревня устроила в этих каменных стенах весенний праздник. Но позже все решили, что добираться туда слишком долго, и больше этот дом не использовался.

Его называли каменным домом министра, и жители деревни предполагали, что когда-то здесь жил придворный министр, надзиравший за разработкой каменоломни. Теперь на горе не было такого начальства, но дом вызвал у Мири желание узнать, какие еще чудеса встречаются на равнине, которую отсюда не видать.

Даже издалека девочка разглядела белый блестящий линдер, заложенный в цоколе, — это был единственный обработанный линдер, какой она видела в своей жизни. Остальная часть дома была выстроена из серого бута, причем каждый камень имел правильную форму — обтесанные гладкие кубы в идеальной кладке. К главному входу вели три ступени, резной фронтон поддерживался колоннами. На крыше несколько человек устраняли последствия бурь. Другие рабочие с равнины вставляли в пустые оконные рамы стекла, выдергивали траву, выросшую между каменными плитами и ступенями, и сметали накопившуюся за много лет грязь.

Девушки разбрелись в разные стороны: кто заглядывал в повозки, кто смотрел на суету. Всего их было двадцать; Герти, самой младшей, едва исполнилось двенадцать, а старшей, Бене, — семнадцать с половиной.

В дверях здания появилась женщина. Высокая и худая, с впалыми щеками и жидкими волосами. Она ждала, и Мири стало неловко, что она, как невежественная простушка, стоит здесь и глазеет по сторонам, не зная, что делать.

— Подойдите ближе, — велела женщина.

Мири попыталась встать в строй с остальными, но девушки не поняли ее намерений и образовали маленькую толпу, а не прямую линию.

— Теперь я вижу, что правильно оценила ситуацию. Работа с горянками предстоит большая. — Женщина поджала губы. — Я Олана, дочь Манса. Вы будете называть меня наставница Олана. Я слышала об отдаленных территориях Данленда — ни тебе городов, ни рынков, ни благородных семейств. Что ж. Как только вы пройдете меж этими колоннами и окажетесь в здании, вы тем самым дадите согласие подчиняться мне во всем. Если я должна превратить необразованных девушек в утонченных особ, мне необходим строгий порядок в академии.