-Парень споткнулся и упал под поезд, ударился головой о рельсы и, наверное, уже встретился с Аидом, - горько сказала какая-то женщина.

-Она, кажется, просыпается. Реснички начинают двигаться, - услышала я мужской приятный голос.

-Не трогай её сейчас, пусть еще полежит, - уже женский голос.  В нём я узнаю трепетные и любящие нотки моей бабушки. А соответственно, мужской голос – это баритон моего дедушки, он у меня шансонье «местного разлива».

Я перевернулась набок, потом резко распахнула глаза. Перед глазами стояло лицо того парня, которому суждено было умереть такой нелепой и глупой смертью. За что Господь забирает таких молодых, которым еще жить да жить? Солёная слеза скатывается по щеке и попадает в рот, я кривлюсь от неприятного ощущения на губах. Слышу, как бабушка берет за руку дедушку и выводит его из комнаты. А я просто продолжаю лежать. Начинается самобичевания о моей вине в гибели этого парня.

-Почему? Еще никогда не было так серьезно, так почему в этот раз за такой невинный проступок пострадал неповинный человек? Я просто ужасна, - шепчу я, голос дрожит, а всхлипывания утопают в сухом горле. Хочу воды, но я так зла на себя, что считаю недостойным мне получать того, чего хочу, когда по моей вине погиб человек. – Ненавижу себя. Что я сделала плохого в этой жизни? За что я так расплачиваюсь? За что расплачиваются люди вокруг меня?

В конечном счете, мое самобичевание победил голодный желудок, за что я себя еще больше возненавидела. Я опустила ноги на пол, комнатная температура оказалась ничуть не ниже температуры под теплым одеялом. Когда я встала на ноги, голова закружилась от слабости, поэтому я снова упала на кровать. Потолок был нежно-голубого цвета, одна стена была отделана ракушками (мое детское творение), а другие были под цвет потолку, разве что раскрас был насыщеннее. Я вгляделась в голубизну потолка, напоминающее небо, правда очень маленькое, примерно три на четыре метра, хотя может еще меньше. Желудок жалобно заурчал, поэтому я повторила свою попытку встать. На этот раз голова закружилась несильно, поэтому я смогла удержать равновесие. Я вдохнула, набрав полные легкие воздуха,  и вышла в небольшую круглую комнату, называемую у бабушки «залом третьего этажа». Теперь надо спустится на первый этаж, потом выйти во двор и найти большой пристрой, называемый «кухня-столовая с прилежащим очень-мини-баром». «Очень-мини» - это потому, что там было практически одно вино домашнего приготовления, а другие спиртные напитки напрочь отсутствовали. Я зашла в зал с огромной столовой, там было несколько столиков, за которыми уже спокойно сидели и кушали постояльцы. А около самой кухни, с прилежащим мини-баром, стоял хозяйский столик, кстати, самый стремный на вид, но больших размеров. Там было пять холодильников, один морозильник с мороженным, две плиты (отдыхающие очень редко когда готовили, всё-таки у людей отпуск, поэтому бабушка нанимала кого-нибудь, чтобы готовили приезжим, что, естественно, входило в стоимость проживания при договоренности), много шкафов, три посудомоечных и три стиральных машины, так же один длинный стол для готовки, разделяющий столовую и непосредственно кухню. Я прошла между столиками, почувствовав на себе взгляды. Я сейчас была лохматая, да еще и одета в короткие домашние шорты и борцовку (в общем, в том, в чем ехала в поезде – в удобной одежде), глаза опухшие, и лицо бледное, так непривычное для загорелых отдыхающих и сочинцев.

-Привет, - поздоровалась я с поваром, милой женщиной лет сорока, давно работавшей у бабушки.

-Привет, золотце, - отозвалась тетя Тамара. Она была довольно упитанной женщиной, но её полнота была приятной, добродушная улыбка, украинский акцент и многие другие «изюминки» делали женщину простой и легкой в общении, что я обычно не приветствую в людях, но этой женщине за заботу в серых глазах я была готова простить многое.