– Но, дядько, кто-то все же…

– Те, кто знает, с теми потом решим. А эту… Эта – изгойка. И вдруг княжной станет – не видел, как очи зажглись? А я вот заметил. С рабыней же купленной сызнова разговор зачинать надо, да не всякая девка еще подойдет. Сколько же их покупать, серебро тратить?

Послышался приглушенный смех:

– Ох, и прижимист ты, дядько Довмысле!

– Поживи с мое. К тому ж в Ладоге мы ее к волхвице одной сведем.

– К Урмане?

– К ней. Пущай поколдует. Скажет другую искать – тогда и поглядим невольниц, а эту – в Волхов.

– Эту, другую, – после недолгой паузы, заполненной криками чаек, вновь подал голос молодой. – Пусть хоть какая будет. Но там, в Киеве, когда на ложе княжье возляжет, не захочет ли нам отомстить?

– Не достанет: князь вечно в походах, и мы с ним.

– А коли вдруг родичи ее проведать приедут? Старцы весянские аль торговые гости? Увидят, а скажут – не та! Куда, мол, нашу княжну дели?

– Х-хо! – воевода хрипло хохотнул и помянул какого-то бога. – Ты думаешь, я о том не помыслил, Стемиде? Не увидят ее гости весянские, и нам она навредить не успеет! Старица Криневера на что? Изведет девку, к осени в могилу сгонит, а то и раньше! Пусть уж потом князь печалуется – то уж не наше дело. Померла и померла, мы ж живую и невредимую привезли, тако?

– Тако! Ну и мудр ты, дядько Довмысл.

– Я ж и говорю – с мое поживаху!

Помотав головой, словно отгоняя от себя невероятные мысли, Женька зевнула и закрыла глаза, чувствуя, как берет свое накопившаяся усталость, как наваливается сон, тянет в свои объятия…

Лица какие-то кругом замелькали, послышались голоса…

– Налейте, налейте еще. Не, не мартини – водки.

– Че, девчонки, закуска-та еще есть?

– Глянь в холодильнике.

– Пилите, пилите, парни!

– А вот и он – трелевочник.

– Давайте еще за бутылкой сходим. А то почти нет уже.

– Ловите их, ловите! У, ворюги!

– Старцы весянские…

– Малинда ты теперь. Ма-лин-да.

– Эй-эй, проснись, девка! Эй!

Кто-то грубо схватил Женьку за ногу, потянул…

– Ай! – Вздрогнув, девчонка открыла глаза. – Кто здесь?

– О! Гляди-ко, проснулась… Давай, вылазь – посейчас в лес тя отведут, дела свои сделаешь.

– Какие еще дела? А… пописать… Давно пора бы!

Пока двое молчаливых парней вели пленницу в ореховые кусты и обратно, та смотрела во все глаза, прикидывая, как лучше дать деру, и сожалея, что не удалось сбежать прямо сейчас – ребятки-то уж больно ретивые попались, далеко от себя не отпускали, прямо извращенцы какие-то… вуайеры, вот!

Вечерело. Светло-синее, тронутое легкими бежевыми облаками небо сияло оранжево-золотистым закатом, от высоких, насыпанных по обоим берегам реки курганов тянулись длинные черные тени.

К большому сожалению узницы, лагерь нынче не разбивали, шатров-палаток не ставили, лишь разложили костры да наскоро приготовили пищу – Женька и сама с видимым удовольствием похлебала принесенной ей на ладью ухи, две миски слопала – налимью и окушковую. Разные породы рыб здесь почему-то варили отдельно, наверное, по какому-нибудь старинному рецепту. Варили вкусно, хоть и почти без соли, зато с какими-то травами, с корешками.

– Спасибо, – протянув пустую миску Стемиду, поблагодарила Женька. – Жаль, без хлеба.

– Ничо, уж завтра в Альдейге хлеба-то наедимся.