Но как все поправить? И возможно ли поправить? Не разрушил ли он свою жизнь навсегда?

Он хотел домой, в Хаймур. Может, там будет лучше. Завтра он скажет Саманте, чтобы она снова начала укладывать чемоданы. Нет, он попросит ее. Может быть, она не хочет больше приходить сюда к нему сама, без приглашения? Казалось, ей всегда приятно было посидеть тут вместе с ним.

Хартли повернул голову – дверь без стука отворилась. Это была Саманта, изящно одетая, но не в бальном наряде. В руках у нее была корзиночка с шитьем.

– Мне не хотелось ехать на бал, – сказала она, не взглянув на него. – Хартли, вы не станете возражать, если я посижу здесь вместе с вами?

– Пожалуйста, – сказал он и чуть не расплакался, когда Саманта тихо села напротив, достала свое шитье и принялась за работу. Он мечтал о таких вот вечерах. Тихих домашних вечерах наедине с женой. Хартли хотел сказать что-нибудь Саманте, но не мог придумать что. Он делал вид, что читает.

Только когда она некоторое время спустя встала со своего кресла и, ничего не сказав, покинула комнату, он осознал, что не читает книгу, а уставился на пламя в камине и поглаживает свою больную руку, сгибает и выпрямляет пальцы. Пальцы разгибались с трудом и болели.

Ему следовало поговорить с ней. Быть может, тогда бы она осталась. Что с ним происходит? Он отталкивает ее, даже когда она протягивает ему оливковую ветвь. Однако шитье и корзиночку она оставила…

Саманта вернулась, что-то держа в руке. Ни слова ему не сказала и даже не взглянула на него. Но взяла скамеечку, пододвинула к нему с правой стороны, села на нее, открутила крышку с бутылочки с маслом – теперь он разглядел бутылочку у нее в руке, – налила немного масла себе на ладонь, потерла ладони одну о другую, а потом взяла его правую руку и начала мягко массировать ладонь и пальцы. Поглаживания были уверенными и сильными, несмотря на мягкость. Хартли откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза.

Он подумал, что она уже закончила массаж, но она только еще раз налила на ладони масла. Хартли и не представлял, что массаж приносит такое облегчение. Никто никогда не делал ему массажа. Мать боялась даже прикасаться к искалеченным членам. Боялась даже посмотреть на его руку и ногу. Это она заставила его носить перчатку.

Невероятно – он чуть не заснул, но вдруг почувствовал, как Саманта подняла его руку и прижалась к тыльной стороне ладони своей мягкой щекой. Очевидно, она подумала, что он действительно заснул. Потом повернула голову и поцеловала костяшки согнутых пальцев и снова опустила его руку.

Она не шевельнулась, когда он левой рукой нежно погладил ее локоны, а потом провел пальцами по затылку.

– Саманта, – сказал Хартли, – прости меня!

– Мне не за что вас прощать, – тихо ответила она. – Это я во всем виновата.

– Нет, это не так. Ты была так добра ко мне те три дня и так терпелива и мягка потом, – сказал Хартли. – И ты правильно мне сказала – я поступил жестоко. Прости меня!

– Я вышла за вас замуж, потому что хотела этого, Хартли, я говорю правду.

– Ш-ш-ш, – прошептал Хартли. – Ты ни разу не дала мне повода заподозрить тебя в неискренности. Саманта, не пора ли нам отправляться домой?

– В Хаймур? – Только теперь она подняла на него полные слез глаза.

– Да, домой. – Хартли утвердительно кивнул.

– Да! – Она улыбалась ему. – Да, Хартли, поедем домой.

– И чем скорее, тем лучше. Через три дня, – сказал он. – Кое-чем мы не можем пренебречь, придется это сделать. Еще три дня – и домой.