Нэнси обвела взглядом помещение. В морге было холодно и влажно. Запах формалина не заглушал сладковатого устойчивого запаха смерти. Безразличие персонала поразило ее больше, чем само это страшное место. Тело отца лежало на столе в центре зала, накрытое простыней до самой шеи. Мать и бабушка в отчаянии смотрели на него. Застывшее лицо Калоджеро Пертиначе хранило спокойное выражение, почти улыбку. Тусклый свет, от которого все кругом казалось каким-то нереальным, усугублял трагизм этой сцены. Аддолората прижимала к груди бумажный пакет с вещами погибшего мужа. Нэнси и Сэл прислонились к стене возле двери. Девочка сняла белый шарф, на котором запеклись пятна отцовской крови.

— Давай выйдем… — попросил Сэл сестру вполголоса. Ему стало плохо в этом царстве смерти.

Брат с сестрой выскользнули из двери и сели в коридоре на металлическую холодную скамью.

— Почему ты сказала полицейским, что не видела убийцу? — спросил Сэл тихо.

— Это никого не касается, это — дело нашей семьи, — уверенно ответила Нэнси. — Ты ведь сделал то же самое.

— Я поступил, как ты, — Сэл без колебаний признал свою подчиненность сестре. Мгновение он колебался.

— А что мы можем сделать?

Нэнси стиснула руку брата.

— У нас впереди еще много времени. Мы вырастем, станем сильными. Я найду убийцу отца. Нет такого места, где бы он скрылся от меня. И я убью его, слышишь?

Сэл вздрогнул, холодный пот выступил у него на лбу, ладони стали влажными, голова закружилась и подступила тошнота. Коридор и люди вокруг словно опрокинулись.

— Мне плохо, — Сэл зажал рот руками.

Нэнси оглянулась вокруг, ища помощи, но Сэла вырвало прямо на пол.

Нэнси распахнула двери зала, где лежал отец. Аддолората и бабушка Анна резко повернулись в ее сторону. Каждая по-своему переживала неутешное горе: одна оплакивала мужа, которому только что изменила в каморке пиццерии, другая — сына, единственное утешение своей жизни. Нэнси преодолевала вдруг обрушившуюся на нее боль, которая как лихорадка поднималась от груди к голове, пыталась справиться с душевной болью. Ее утешал только план мести, который питала искавшая выхода ярость.

— Сэлу плохо, — наконец вымолвила она.

Мальчик уже стоял в дверях бледный, дрожащий и вытирал платком рот, стыдясь собственной слабости.

— Эти макаронники даже своих детей не жалеют — таскают их в самую пасть смерти, — с презрением сказал санитар, убиравший в коридоре.

— Пошли отсюда, — решительно произнесла Анна Пертиначе и двинулась к выходу.

В вагоне метро Аддолората и Анна Пертиначе сидели рядом. Аддолората держала свекровь за руку.

— Вы были правы, мама, — неожиданно проговорила она.

— Права, — бесстрастным голосом повторила старая женщина.

— Нам не надо было уезжать с Сицилии.

Две женщины, которые никогда не испытывали друг к другу симпатии, стали ближе друг другу в свалившемся на них несчастье.

— Господь не прикажет, и лист не поляжет, — строго произнесла Анна. — От судьбы не уйдешь, — подытожила она. В голосе ее не было смирения.

— Не надо вам было женить его на мне, — с грустью сказала Аддолората.

— Все начиналось так хорошо, — Анна глядела прямо перед собой. — И твоим родителям тоже так казалось, — продолжила она тихо, но твердо и уверенно. — Судьбе было угодно, чтобы он на тебе женился, — закончила старуха, припоминая те далекие годы, когда ее сын сходил с ума по Аддолорате.

Аддолората тоже охотно списала бы все на неотвратимость судьбы, мучительно страдая от своей измены, совершенной в тот момент, когда умирал муж.