Шанго молчал. В кухне отчётливо слышалось его хриплое дыхание. Жанаина повернулась к нему с полными слёз глазами.

– Малыш, я прошу тебя…

– Мам, не бойся, ничего не будет, – тяжёлым от бешенства голосом пообещал Шанго. – Но этот сеньор не подойдёт к моим детям, пока я жив!

– Шанго, ты не можешь… – начал было дон Ошала. Но конец его фразы утонул в угрожающем рычании:

– Не вам решать, что я могу, а чего нет, сеньор! Убирайтесь вон! Только из уважения к матери… Огун, заткнись!.. Только из-за мамы я вообще разговариваю сейчас с вами! Прочь отсюда, дон Ошала! Мои дети не нуждаются… сядь, брат!.. В благословении человека, который вытер ноги о свою семью!

Горестный всхлип Жанаины заставил Шанго умолкнуть. Ошала молча смотрел на сына. Его карие большие глаза были печальны.

– Я могу хотя бы поздравить Ошун?

– Не стоит. Не беспокойте мою семью, дон Ошала. – Шанго презрительно улыбнулся. – Возвращайтесь домой. По моему Бротасу опасно ездить на таких машинах как ваша: всё, знаете ли, может случиться. Был рад повидаться, сеньор. Встретимся лет через тридцать, как обычно!

Дон Ошала молча повернулся и вышел за дверь. В кухне повисла тишина, которую нарушало только прерывистое дыхание Шанго. А затем Жанаина, разрыдавшись, неловко осела на стул.

– Боже… Боже… Зачем?.. Святая дева, Шанго, зачем?! Отец – он всегда отец…

Шанго сел рядом. Взяв руку матери в свои огромные ладони, поцеловал её трясущиеся пальцы. Медленно выговорил:

– Мам, ты всё забыла. У меня нет никакого отца.

– Шанго… Шанго!

Слабый голос Ошун послышался из спальни. Шанго вздрогнул, поднял голову. Неуверенно взглянул на мать.

– Иди к ней, сынок, – вздохнув, велела она. – Ступай, твоя женщина зовёт тебя. Ты сейчас ей нужен как никто, иди.

Шанго поднялся, пошёл к двери. Остановившись возле Огуна, вполголоса буркнул:

– И только попробуй мне что-нибудь сказать!..

– Я скажу «круто», брат, – ровным голосом отозвался Огун. Шанго недоверчиво вытаращился на него. Затем криво усмехнулся, мотнул головой – и вышел.

Смуглые пальцы Нана с лиловым маникюром забегали по клавиатуре. На мониторе замелькали фотографии Бротаса: переулочки фавел, обшарпанные стены домов, мотки проволоки на столбах, полуголые чумазые дети на разбитых каменных ступеньках, чёрные и коричневые улыбающиеся лица, ящики с фруктами, парни с автоматами, растрёпанные женщины в цветных платьях… Нана так увлеклась просмотром снимков, что не услышала, как скрипнула дверь у неё за спиной.

– Любовь моя, ты занята?

– Это ты, Ошала? – не оборачиваясь, спросила она. – У меня прекрасная новость. Я только что получила ответ из мэрии насчёт Бротаса. Мы выиграли этот тендер! Район наш, и вся застройка – дело «Луар»! Мы боролись за это больше двух лет, и вот, наконец…

– Я не сомневался, Нана, что ты победишь. – Голос Ошала был глухим, усталым. – Поздравляю тебя. Ты этого хотела – и ты справилась. Но что ты намерена делать с населением Бротаса? Там живут тысячи людей…

– …и живут, как ты помнишь, незаконно! Вся застройка холма – это фавелы! Всё возведено без разрешения властей! Эти муравейники легко можно снести и уже к следующему году начать…

– Снести? – Ошала, подойдя, озабоченно уставился на монитор. – Ты же знаешь, что такое люди из фавел! Они не уйдут просто так! Там любой пузатый негритёнок бегает с пистолетом! Будет война! Будет много крови! Даже если вмешаются правительственные силы…

– Они не вмешаются, – ответила Нана, оборачиваясь к мужу с улыбкой, от которой у того пробежал холод по спине.