— Доброе утро, мисс, — сказала она, когда Анни села в кровати.
Глаза Анни горели страстью, и, хотя ее сердце было разбито, тело предательски ликовало.
— Доброе утро, — прошептала Анни в ответ.
Она знала, что стала совсем другой из-за того, что случилось ночью, и не сомневалась в том, что Кэтлин все поймет с первого взгляда, но Кэтлин вела себя, как всегда.
— На кухне говорят, вы сегодня возвращаетесь в замок Сент-Джеймс, — сообщила служанка. — Бал закончился. Какой смысл оставаться? Опасно тут.
Анни посмотрела на тарелку и увидела яйца, сосиску и под ними ломтик поджаренного хлеба, и тотчас поняла, что, хотя ее сердце разбито, аппетит от этого ничуть не пострадал. Она взялась за вилку и постаралась произнести с полным безразличием:
— Ты уже видела принца?
Кэтлин подошла к туалетному столику и достала гребенку, щетку и ручное зеркало.
— Да, мисс. Он давно уехал вместе с мистером Барреттом. Они поехали в парламент, чтобы поговорить о брате мисс Ковингтон.
Анни положила вилку. Она молча смотрела, как Кэтлин открывает дверцу шкафа и задумчиво разглядывает платья.
— Вы сегодня наденете голубое платье, мисс? Оно так идет к вашим глазам.
Анни вдруг почувствовала раздражение, но постаралась не показать вида.
— Я предпочитаю мои собственные платья, Кэтлин, — спокойно проговорила она. — Будь добра, убери поднос и принеси мне горячей воды. Надо же мне умыться. И узнай, если сможешь, все ли в порядке у мисс Ковингтон.
Кэтлин кивнула и забрала поднос.
— Хорошо, мисс, — сказала она и вышла.
Вскоре Анни принесли теплую воду в маленьком медном тазу. У нее болело все тело от ночных утех, и вода успокоила эту боль, но не смогла облегчить душевные муки. Анни знала, что никогда не будет жалеть о том, что отдала себя Рафаэлю. Ей все еще казалось, что она побывала в раю, и поэтому еще труднее было свыкнуться с мыслью, что его врата закрылись перед ней на веки вечные. Она подумала, что понимает теперь, каково было Еве, когда она покидала сады Эдема.
Анни вытерлась и надела васильковое платье. Она расчесала спутанные волосы и собрала их в одну толстую косу. Тут вернулась Кэтлин с двумя помощниками. Они сразу же вынесли таз с водой, а служанка задержалась снять простыни и заменить их чистыми. Анни ничего не сказала, но ее щеки пылали, когда она выскочила из комнаты и отправилась разыскивать Федру. Кэтлин наверняка поймет, что случилось с Анни прошлой ночью. Если она пока ничего не знает, то теперь, складывая простыни, сама обо всем догадается.
Принцессы не было ни в ее комнате, ни в столовой, ни в большой гостиной, ни в саду.
Пространствовав некоторое время по дворцу, Анни подошла к шести распахнутым резным дверям бальной залы.
Здесь все было полно хлопотливой суетой, хотя слуги уже давно убрали бокалы для шампанского и чаши для пунша, цветы и бумажные украшения. Теперь они полировали мраморные полы и зеркала на трех стенах.
Анни задержалась на несколько минут, вспоминая, как она круг за кругом вальсировала в объятиях Рафаэля и млела в танце, как никогда раньше.
Повернувшись, она напрочь забыла о своем счастье и несчастье, едва увидела Фелицию.
Фелиция стояла прямо перед ней. Она выглядела бледной, подавленной, и черные тени у нее под глазами напоминали страшные синяки. Слезы градом катились из-под темных ресниц, и, хотя она пыталась что-то произнести, голос ей не повиновался.
Анни всем сердцем потянулась к Фелиции, но она не знала, что ей сказать. Ей было ее до боли жалко, но она не раскаивалась, что опознала Джереми Ковингтона, который командовал стрельбой на рыночной площади, когда убили юного мятежника.
— Ты… Ты уверена, что это был Джереми? — еле слышно прошептала Фелиция. |