Инстинкт подсказывал ей, что надо было утешить Рафаэля и перевязать ему раны, но она немного его боялась и ужасно терялась в его присутствии. До сегодняшнего дня она и не подозревала, как опасно быть рядом с ним, потому что рядом с ним вспоминаешь изрыгающих пламя драконов и ночных ангелов, шумно хлопающих крыльями.
Анни закрыла глаза, но образ принца не померк. Она ясно видела, как он стоит и с яростью смотрит на нее.
Ей стало зябко. Рафаэль дал клятву наказать ее, и Анни не сомневалась, что он сдержит клятву, ведь оба они в самом деле чуть не погибли. Вопрос только, что он придумает? В конце концов, сегодня же не мрачное средневековье и он не может приковать ее к железной раме, сжечь, отдать цыганам или поместить в монастырь.
К тому же, утешала себя Анни, она гостья в замке Сент-Джеймс, и он не посмеет неучтиво обойтись с нею.
По крайней мере, такое немыслимо для большинства людей, думала, храбрясь, Анни. Правда, принц Бавии не похож на большинство.
О политической жизни в маленькой Бавии подружка принцессы не знала почти ничего, однако ей было известно, что крестьяне боялись Рафаэля и считали его жестоким точно так же, как они боялись и считали жестоким его отца и отца его отца.
Анни беспокойно крутилась с боку на бок, но лицо Рафаэля преследовало ее наяву и вторгалось в ее сны до самого утра.
Утром Рафаэль сидел на своем обычном месте во главе стола, когда Анни впорхнула в обеденную залу. На ней было светлое желтое платье, наверняка то самое сказочное платье, и свои золотые волосы она уложила в аккуратную прическу.
Гнев Рафаэля немного утих, и, хотя он не желал в этом признаться даже самому себе, озорная мисс Треваррен произвела на него впечатление.
Принц улыбнулся, пряча губы за куском хлеба и радуясь, что в столовой пока еще никого нет. По крайней мере, несколько минут он сможет один любоваться этой немыслимой девицей. Рафаэль сам удивился своим мыслям.
Рафаэль хорошо себя знал и знал, что дай он Анни такую возможность, и она сможет вертеть им, как захочет, и делать из него дурака.
Улыбки как не бывало. После смерти Джорджианы он долго не мог прийти в себя и вот неожиданно почувствовал внутри словно весеннее половодье чувств, от которых больно закололо сердце. Рафаэль откусил ставший вдруг безвкусным хлеб, прожевал его и проглотил. К тому времени, когда Анни, наполнив тарелку, повернулась к нему, он вновь обрел безразлично-королевский вид.
Она помедлила, словно не решаясь наступить на ковер, но потом взяла себя в руки и твердо зашагала с тарелкой к столу.
Рафаэль поднялся, правда, больше по привычке, чем из особого расположения к девушке, и простоял все время, пока она церемонно не уселась по левую руку от него.
— Доброе утро, — проговорила она, не глядя на него.
Она распрямила плечи и высоко подняла подбородок.
Господи, да она храбрая малышка. Великолепно. Как она вся светится. Рафаэль превыше всего ставил храбрость, разве что честь у него всегда была на первом месте, и только следом за ними шла красота.
— Доброе утро, — усаживаясь, ответил он.
Анни откусила немножко бекона и довольно долго вилкой возила яичницу по тарелке, пока с видимым усилием не заставила себя поглядеть прямо в глаза Рафаэлю.
— Вы хотите отослать меня? — спросила она. — В наказание за вчерашнее.
По правде говоря, Рафаэль уже забыл о своей клятве. Вчерашний бренди сослужил добрую службу. Он неплохо спал, и руки, хотя еще ныли немножко, но, в общем-то почти не мешали. Главным образом его мучила постыдная тянущая боль совсем в другом месте.
Рафаэль откинулся на спинку кресла и нахмурил брови, не зная, что ей сказать. Может быть, объявить, что инцидент исчерпан и все забыто? Однако что-то мешало ему так легко ее отпустить. Ему очень нравилось наблюдать за ней, а ведь в жизни у него осталось не так много удовольствий…
— Да, — проговорил он твердо и — ему этого очень хотелось повелительно, не сводя с нее прищуренных глаз. |