Он глянул в сторону терема, где за толстыми каменными стенами сидел в горнице по вечерам князь со своими ближниками, а теперь уже не выйдет к нему навстречу. Горечь сжала горло.

— Это ты виноват, — просипела княгиня.

Дарко даже опешил, сверху тяжело глянув на мать. Полад, собрав свои вещи и отдав конюхам лошадь, отправился к хороминам, смерив Дарко хмурым взглядом, видно слышал всё.

— И в чём же моя вина? — снова посмотрел Дарко на мать, которая в последнее время во всём его винила.

— В том, что ты слишком долго вёз невесту. Если бы поторопился, могли бы успеть и раньше всё устроить, а теперь он забрал жизнь близкого человека, — голос её дрогнул, оборвался, подступающий ком задушил княгиню, а потускневшие глаза замутились слезами.

Княжич сжал зубы. Усталость дня, скверная весть и всё то, что случилось с ним за последнюю седмицу вконец сломили.

— Где Волот? — спросил он бесцветно.

— Лучше не приближайся к нему. Не трогай, не смей.

— Ты что, меня теперь за врага считаешь? Зачем тогда посылала за мной? Чтобы я слушал твои обвинения, для этого ты меня звала? — Дарко колотило изнутри, не выпускал княгиню из-под своего давящего взгляда, требуя ответа.

Та вздрогнула и сделала такое лицо, будто её ударили. Больше не в силах терпеть её истерики, княжич махнул Миряте, который топтался возле дружинников, не решаясь приближаться. Тот сорвался с места. Отдав отроку вещи, Дарко, больше не взглянув на мать, пошёл к терему.

Никак не мог понять, чего она добивается. То зовёт, то наказывает своей отчуждённостью. И выходит, сын не сын, а неизвестно кто для неё. Но с другой стороны, можно было её понять. Все силы свои отдала Волоту, борясь за его положение. А с ним, со своим младшим сыном, как с выродком вымещает всю свою злость. В горнице стояла такая тишина, что пробежался по плечам холод, челядинцы, что сновали по всяким поручениям, ходили как в воду опущенные. Дарко прошёл вглубь.

В горнице в полном одиночестве сидел Волот. Черные тени исчертили его лицо до неузнаваемости. Брат с каждым днём менялся, становился тенью. Казалось, что и не дышит вовсе, но завидев вышедшего на свет Дарко, пошевелился, поднимая на него тяжёлый взор.

— Где он? — спросил Дарко с порога.

— Отнесли в храм. Мирогост обряд проводит со жрецами завтра поутру…

— Я не понимаю… — Дарко запнулся — перед братом снова стояла крынка с брагой. Браниться из-за питья у него не было сил, а спросил о главном, что его всю дорогу тревожило:

— Это он сделал?

Волот застыл, плотно сжал губы, но, пересилив своё упрямство, ответил:

— Я не знаю, наверное.

— А Мирогост что говорит?

— Ничего.

— Не понимаю, почему отец? Зачем Хозяину понадобился он?

— Он требует её, — прошипел Волот, налил себе ещё питья.

— Я и так слишком долго терпел, — прозвучал чужим голосом брат.

Всё это походило на кошмарный сон. Дарко качнулся, осознавая, что всё ещё стоит в паре шагов от брата. Боль потери затаилась где-то внутри, скрываясь под тонким слоем наледи, что заковала на время все его чувства. Княжичу вовсе не нравилось, что она засела в нём слишком глубоко, готовая в любой миг вырваться наружу. Впрочем, на сегодня с него хватит. Он развернулся и, оставив Волота сидеть одного в горнице, отправился к себе наверх. В холодные толстые стены. Хотелось спать.

По пути Дарко чуть задержался, глянув невольно в прорубленное окно, выходившее прямиком на задний двор. Отсюда хорошо виднелся яблоневый сад, который уже поглотила ночь, но среди ветвей пробивались огоньки зажжённых лучин в оконцах женского терема, рождая в нём другие чувства.