За несколько недель Доминик Сен-Шевиот и Шарлотта Чейс стали героем и героиней ужасной и потрясающей драмы. Те, кто раньше не жаловал Клуни и избегал появляться там, теперь присылали букеты цветов, визитные карточки и приглашения. Тем не менее единственным желанием Шарлотты было куда-нибудь убежать и скрыться от всего мира. Однако пришло несколько трогательных, сочувственных и дружественных писем, которые были действительно дороги ей. Одно — от приемной матери Доминика, леди, которой недолго осталось пребывать на белом свете. Она написала Шарлотте сразу после того, как останки Вивиана были захоронены в фамильном склепе в Харлинге.

Я знаю все от Доминика, и мне известно, как высоко он ценит вас. Должно быть, вы невыносимо страдали, бедное мое дитя. Мне осталось жить совсем немного, но, может быть, если я протяну еще, Доминик привезет вас в замок Энгсби. Я знаю, что он любит вас, и мне бы очень хотелось увидеться с вами, взглянуть в ваше лицо перед тем, как я умру.

Доминик дорог для меня, как собственный сын. И наши чувства совсем не изменились, когда стало известно, что настоящая мать Доминика жива. Напротив, нас с маркизом чрезвычайно обрадовало то, что ему возвращено его истинное имя и законное наследство.

Спустя месяц после похорон Вивиана, когда они сидели в гостиной имения Пилларз, Шарлотта показала это письмо Доминику.

Клуни закрыли. Шарлотта с детьми пока оставались у Флер. Потом они собирались отправиться в домик в Тревильо, где девочки могли бы подышать морским воздухом. Флер с Певерилом поедут с ними, и это будет их первый выезд из любимого имения за многие-многие годы. Врач Флер сказал, что поехать на море — очень удачная мысль, ибо и Певерил и Флер страдают от ревматизма и уехать на время из Эссекса, расположенного в низине, им будет весьма полезно.

Конечно же, Доминик приедет во Францию повидаться с ними. Но сейчас большую часть времени он проводил в Бакингемшире, где надо было уладить массу юридических формальностей, связанных с владениями покойного барона. Доминик был буквально завален делами о своем наследстве и совершенно перестал заниматься политикой.

— Все, что мне надо, это сделать новый Кадлингтон домом, достойным вас, — говорил он Шарлотте, — и трех моих падчериц.

Этим утром, когда Доминик читал письмо своей приемной матери к Шарлотте, он испытал приятное волнение. Похоже, тучи рассеялись окончательно и теперь не было никаких преград к осуществлению самой великой мечты его жизни — женитьбы на Шарлотте. Она выглядела хрупкой и немного старше своих лет в черном платье с белыми оборками на шее и запястьях. Но ее огромные прекрасные глаза, которые раньше были наполнены бездонной печалью, теперь выражали умиротворение и радость.

— Вы съездите со мной в Энгсби, прежде чем отправитесь в Тревильо? — осведомился он.

Она взглянула на красивое лицо мужчины, которого боготворила.

— Мне бы очень этого хотелось, Дом.

Теперь она часто называла его этим уменьшительным именем. Как-то он, смеясь, сказал ей, что это напоминает ему детство. И в Энгсби его часто называли Домом.

Она протянула навстречу ему руки, и он поспешно подхватил их.

— Иногда я просыпаюсь и задаюсь вопросом, правда ли, что жизнь моя так чудесно изменилась, — проговорила она. — И действительно ли это я — та самая Шарлотта, которая не решалась даже произнести ваше имя… едва смела даже подумать о вас?

Он прикоснулся губами к ее пальцам и начал по очереди целовать каждый.

— Дорогая моя, попытайтесь сделать, как я: представить вашу прошлую жизнь кошмаром и подумать о том, что, как и все кошмары, он исчезает с пробуждением и никогда более вновь не возвращается.

Некоторое время они молча стояли обнявшись. В окно Шарлотта видела своих трех девочек, играющих в крокет с Гертрудой — милой, верной Гертрудой, которая с огромной радостью немедленно вернулась к своей любимой хозяйке.