Должен признаться, что еще до посещения особняка Родерихов мне было бы легко описать его. Благодаря недавнему разговору с Марком, все комнаты были мне известны. Марк не забыл ни одной детали, касающейся небольших апартаментов девушки. Я даже знал совершенно точно, на каком месте сидела мадемуазель Мира за обеденным столом, знал, где именно она предпочитала находиться в большой гостиной, на какой скамейке любила сидеть в глубине сада в тени великолепного каштанового дерева.

Возвращаясь к описанию особняка, скажу, что лестница башни, куда свет проникал через стрельчатый витраж, ведет к бельведеру круглой формы под опоясывающей башню террасой, откуда, должно быть, открывается широкая панорама города и Дуная.

Нас с Марком приняли около часа дня в галерее. В середине ее находилась медная резная жардиньерка, где пышно распустились весенние цветы, по углам стояли тропические деревца — пальмы, драцены, аларии… На стене, между дверями гостиной и столовой, висело несколько картин венгерской и голландской школ. Марк высоко ценил их художественные достоинства.

На мольберте в правом углу я увидел портрет мадемуазель Миры и был восхищен его великолепием, достойным имени его автора, самого дорогого для меня на свете человека.

Доктору Родериху было пятьдесят, но он выглядел намного моложе своих лет. Это был человек высокого роста, держащийся прямо, с седеющей бородой, с густой шевелюрой. Цвет его лица свидетельствовал о прекрасном здоровье, а крепкое телосложение — о готовности сопротивляться любой болезни. Впрочем, он был типичным мадьяром с пламенным взглядом, решительной походкой, с благородной, внушительной внешностью. Все в нем выдавало природную гордость, смягченную благожелательным выражением красивого лица. Доктор служил сначала в рядах венгерской армии, отличился там как военный врач, затем окончательно перешел на гражданскую службу. Как только нас представили друг другу и мы обменялись крепким рукопожатием, я понял, что передо мной достойнейший человек.

У госпожи Родерих в ее сорок пять лет от прежней красоты остались правильные черты лица, темно-голубые глаза, великолепные волосы, начинающие седеть, тонко очерченный рот, прекрасные зубы, все еще изящное телосложение. Хотя она и была венгеркой, ее характеру были свойственны спокойствие и мягкость. Это была прекрасная супруга, наделенная всеми семейными добродетелями. Она обрела полное счастье со своим супругом, обожала сына и дочь, окружая их нежностью мудрой и предусмотрительной матери. Она была очень набожна, скрупулезно выполняла все предписания Католической Церкви, опираясь на непоколебимую веру, которая принимает религиозные догматы и не пытается их осмыслить. Госпожа Родерих отнеслась ко мне весьма дружески, сказав, что счастлива принимать у себя брата Марка Видаля, и просила чувствовать себя здесь как дома. Меня это глубоко тронуло.

Что можно сказать о Мире Родерих? Она подошла ко мне улыбаясь, с протянутыми руками. Да! Эта юная девушка поцеловала меня как настоящая сестра и я ее поцеловал без всяких церемоний! В этот момент Марк посмотрел на меня если не ревниво, то, по крайней мере, с некоторой завистью!

— Мне этого еще не позволено! — произнес он.

— Нет, господин Марк, — сказала мадемуазель Мира. — Вы, вы мне не брат!..

Мадемуазель Родерих была в точности такой, какой описал ее Марк, какой она была изображена на портрете, которым я только что любовался. Юная девушка с очаровательной головкой, обрамленной тонкими светлыми волосами, — мадонна Миериса, приветливая, жизнерадостная, с прекрасными темными глазами, излучающими ум; у нее был теплый цвет лица, свойственный мадьярам, чистые линии рта, розовые губы, приоткрывающие ослепительно белые зубы. Роста немного выше среднего, с изящной походкой и превосходными манерами, она была олицетворением грации, без жеманства и позы.

И мне пришла в голову мысль: если о портретах Марка говорили, что на них модели более похожи на себя, чем в жизни, то о мадемуазель Мире можно сказать, что она более естественна, чем сама природа!

Хотя, как и ее мать, Мира Родерих вышла в современном костюме, в нем что-то было и от национальной мадьярской традиции.