В то утро он пришел ко мне, и с самого начала разговора я понял, что он решил ехать.

— Вы этого не сделаете, дорогой Харалан, — произнес я, — вы этого не сделаете!.. Ведь ваша встреча с этим пруссаком… Нет… теперь это невозможно!.. Умоляю вас не уезжать из Рагза.

— Дорогой Видаль!.. Нужно наказать этого мерзавца.

— Он будет наказан рано или поздно! — воскликнул я. — Да, он будет наказан!.. Единственная рука, которая должна его схватить и поставить перед судом, — это рука полиции!.. Вы хотите уехать, а ваша сестра?.. Прошу вас… Послушайте меня как друга… Через два дня состоится свадьба… а вы не успеете к тому времени вернуться в Рагз…

Капитан Харалан понимал, что я прав, но не хотел сдаваться.

— Дорогой Видаль, — ответил он тоном, показывавшим, что у меня было мало надежды его переубедить, — мы с вами не видим… не можем видеть вещи одинаково… Моей семье, которая вскоре станет семьей и вашего брата, нанесены оскорбления, и за эти оскорбления я должен отомстить!..

— Нет!.. Это дело правосудия!

— Как же оно накажет человека, которого здесь нет… и он не может вернуться! Значит, я должен отправиться туда, где он находится… где он еще должен быть… в Шпремберг!

— Хорошо, — ответил я, пуская в ход последний довод, — еще два-три дня терпения, и я поеду с вами в Шпремберг!..

Я настаивал с такой убежденностью, что наш разговор закончился твердым обещанием: после свадьбы я не буду противиться плану капитана и поеду вместе с ним.

Какими бесконечно долгими показались мне эти два дня, отделявшие нас от 15 мая! Считая своим долгом успокаивать других, я сам иногда испытывал тревогу.

Поэтому, движимый каким-то предчувствием, часто поднимался или спускался по бульвару Телеки.

Дом Шторица по-прежнему оставался таким, каким был после полицейского обыска: запертые двери, закрытые окна, безлюдные двор и сад. На бульваре Телеки дежурили несколько полицейских. Их бдительный взгляд достигал парапета старинных укреплений и охватывал даже окружающую сельскую местность. Ни хозяин, ни его слуга ни разу не попытались войти в дом. И однако (вот что значит навязчивые мысли!), несмотря на все, чтó я говорил Марку и капитану Харалану, вопреки тому, что говорил самому себе, мне казалось, что, если бы я увидел, как из трубы лаборатории поднимается дым, а за стеклами бельведера появляется какое-то лицо, я этому не удивился бы.

Тогда как население Рагза, оправившись от недавнего страха, уже перестало обсуждать это происшествие, призрак Вильгельма Шторица преследовал нас — доктора Родериха, моего брата, капитана Харалана и меня!

В тот день, 13 мая, чтобы развеяться, я направился после обеда к мосту Швендор с намерением перейти на правый берег Дуная.

Прежде чем попасть на мост, я прошел мимо пристани, где причалил пароход из Будапешта — все тот же «Матиаш Корвин».

Тогда мне вспомнились эпизоды моего путешествия, моя встреча с этим немцем, его провокационное поведение, чувство антипатии, которое он вызвал у меня с первого же взгляда, а потом, когда считал, что он сошел с парохода в Вуковаре, произнесенные им слова! Это был он, и никто другой, тот же голос, что мы слышали в гостиной особняка Родерихов, та же артикуляция, та же резкость, та же тевтонская жестокость.

И под влиянием этих мыслей я ехал разглядывать одного за другим пассажиров, которые сходили с парохода в Рагзе… Я искал бледное «гофманское» лицо, странные глаза этого субъекта!.