Подложим в печь углей, она развернула козлы для платья и разложила на них пальто приезжого. «А наглазники-то! Вот ни дать, ни взять, водолазный шлем, а не то, что человечье существо!» Она развесила шарф на углу козел. «И все-то время, как есть, закрывши рот платком, и говорит-то сквозь платок! Да у него и рот-то, того гляди, изуродован; что ж, мудреного мало».

Тут мистресс Галль обернулась, как будто что-то вспомнила, и мысли ее сразу приняли совсем иной оборот.

— Господи Иисусе Христе! Неужели все еще копаешься с блинчиками, Милли?

Когда мистресс Галль пришла собирать со стола, она еще более убедилась, что несчастный случай, которого, по ее догадкам, стал жертвой ее постоялец, изуродовал ему рот. Постоялец на этот раз курил трубку, но во все время, пока мистрисс Галль пробыла в комнате, он ни разу не взял в рот чубука, для чего ему пришлось бы сдвинуть шелковую повязку, скрывавшую нижнюю часть лица; и поступал он так, очевидно, не из рассеянности, потому что несколько раз поглядывал на подергивавшийся пеплом табак. Сидя в уголке, спиною к занавешенному окну, согревшийся и сытый, он заговорил теперь с меньшею раздражительной краткостью, чем прежде. Огромные очки в красноватом блеске камина как будто ожили.

— У меня есть багаж на Брамльгорстской станции, — сообщил он, стал расспрашивать хозяйку о способах его оттуда получить и совсем вежливо кивнул своей забинтованной головой в знак благодарности за полученные разъяснения.

— Завтра? — переспросил он. А нельзя ли раньше?

Отрицательный ответ, казалось, огорчил его.

— Вы уверены, что нельзя? Никого нет такого, кого можно было бы послать на станцию с подводой?

Мистресс Галль весьма охотно отвечала на все вопросы и не преминула завязать разговор.

— По дюнам дорога крутая, сэр, — сказала она по поводу вопроса о подводе и поспешила воспользоваться представлявшимся случаем: — на самой этой дороге, с год этак назад, опрокинулась телега. И джентльмен был убить, да и кучер тоже. Долго ли до беды, сэр! Несчастию случиться — одна минута, сэр, не правда ли!

Но постояльца не так-то легко было вовлечь в откровенности.

— Правда, — отвечал он сквозь шарф, спокойно гляди на нее своими непроницаемыми очками.

— Случаются-то они скоро, а вот поправляться после них — долгонько, сэр, не так ли! Вот хоть бы мой племянник Том, и всего-то, порезал руку косой — споткнулся на нее на поле, а поверите ли? — три месяца не снимал бинтов! Чудеса, да и только. С тех пор я и глядеть-то боюсь на косу, сэр.

— Понятное дело, — отвечал гость.

— Одно время мы даже опасались, как бы не пришлось делать ему операции. Уж очень плох был, сэр.

Гость вдруг расхохотался и хохот этот, похожий на лай, как будто сейчас же закусил и убил в своей глотке.

— Так плох был? — спросил он.

— Плох, сэр. И тем, кто ходил за ним, скажу и вам, было не до смеху. А ходила-то за ним я, у сестры много дела с меньшими ребятами. И забинтовывать приходилось и разбинтовывать. Так что, смею сказать, сэр…

— Дайте мне, пожалуйста, спичек, — прервал гость довольно резко, — у меня трубка погасла.

Мистресс Галль вдруг осеклась. Конечно, грубо было с его стороны так обрывать ее после того, что она ему сейчас она ему сейчас говорила; она посмотрела на него с минуту, разинув рот, но вспомнила два соверена и пошла за спичками.

— Благодарствуйте, — сказал он кратко, когда она поставила спички на стол, обернулся спиною и опять начал смотреть в окно.

Операции и бинты были, очевидно, предметом, к которому он относился крайне чувствительно.