– Понимаю, – кивнула Веспасия. – Теперь я ясно понимаю, почему возникли предположения относительно тех, кому не хотелось, чтобы он пересматривал дело. А также о том – а иначе быть не могло, – кому потребовалось устранить источник беспокойства, убив судью, в случае если бы он не захотел отказаться от пересмотра. Все теперь ясно.

Шарлотта проглотила комок, застрявший в горле.

– Дело осложняется еще тем, что моя мать познакомилась с мистером Джошуа Филдингом и принимает его положение близко к сердцу.

– Неужели? – Слабый отблеск иронии промелькнул в глазах Веспасии, но она ничего не сказала. – Значит, поэтому и ты собираешься… принять его близко к сердцу? – Она немного поколебалась, подыскивая нужные слова. Затем выпрямилась. – Сожалею, что у меня нет даже шапочного знакомства с миссис Стаффорд, судьей Ливси и мистером Прайсом. Не сомневаюсь, что мне было бы довольно трудно снискать расположение мистера Филдинга, но, полагаю, это излишне. – Она даже не взглянула на Шарлотту, но легкий юмор замечания обе ощутили почти физически, словно внезапно повеяло теплом. – Однако я очень хорошо знакома с судьей, который вел то слушание… Это мистер Телониус Квейд.

– Неужели правда? – обрадовалась Шарлотта, уловив некоторое колебание в голосе Веспасии, но поняла его значение несколько позднее. – А вы достаточно хорошо его знаете, чтобы навестить? И сможете затронуть эту тему в разговоре? Или же это было бы… нетактично?

Едва заметная улыбка коснулась губ Веспасии.

– Полагаю, это может быть сделано без всякого нарушения приличий. Но я правильно понимаю, что действовать надо довольно быстро?

– О да! И я надеюсь на это… Спасибо, тетя Веспасия.

Леди Камминг-Гульд снова улыбнулась – на этот раз с искренней нежностью.

– Пожалуйста, моя милая.

Нельзя нагрянуть к судье в середине дня без предупреждения и ожидать, что он найдет время для светского общения. Поэтому Веспасия написала записку следующего содержания:

Извините, что обращаюсь к вам с несколько внезапной – и, возможно, не совсем хорошего тона – просьбой принять меня сегодня вечером, но мы с вами давние друзья и не относимся к числу тех людей, кто строго следует условностям и скрывает за пустой вежливостью мысли или чувства. Возникло дело, касающееся очень дорогого мне друга, молодой женщины, к которой я отношусь как к родственнице; и я полагаю, что вы смогли бы помочь делу своими воспоминаниями, касающимися одного общественного вопроса.

Если я не получу извещения, что встреча сегодня вам неудобна, то навещу вас в ваших апартаментах на Пикадилли ровно в восемь.

Через час он вернулся с ответом.

Как прекрасно снова получить от вас весточку, какова бы ни была ее причина. Весь день я пробуду в суде, но на вечер у меня нет никаких неотложных планов, и я был бы рад видеть вас, особенно если вы сочтете возможным пообедать со мной, рассказывая тем временем о заботах своего друга.

Будьте уверены, я сделаю все возможное, чтобы помочь вам, и сочту это своим долгом. Нет – привилегией, мне дарованной.

Могу ли я надеяться, что вы прибудете к восьми?

Веспасия сложила записку и убрала ее в одно из небольших отделений своего бюро. Ей не хотелось – пока еще нет – приобщить ее к другим, почти двадцатилетней давности. Слишком большое расстояние отделяло их от этого послания. Нахлынули воспоминания – но уже не печальные, а полные нежности. Она примет предложение вместе пообедать. Ей будет очень, очень приятно не торопясь поговорить не только о деле, но и о других вещах, побеседовать, неспешно наслаждаясь его обществом, остроумием, причудливостью его мышления, тонкостью суждений; при этом беседа будет исполнена самого тонкого юмора, который всегда присутствовал в его речах.