— Но верблюды его боятся!

— Они скоро успокоятся. Пусть себе валяется здесь на радость коршунам — все равно он слишком стар и мясо его несъедобно. В другое время я взял бы с собой его череп с мощными рогами, но сейчас, к сожалению, не могу. Ну, да не беда: ведь цель нашей теперешней прогулки ничуть не менее благородна, чем служение науке! Итак, оставим Отца Рогов на произвол судьбы и удовлетворимся сознанием того, что благодаря нам план, который он против нас замышлял, позорно провалился!

— Эфенди, ты такой же мужественный и спокойный человек, как Эмин-паша. Могу я услышать твое имя, чтобы знать, как к тебе обращаться?

— Ты вряд ли сумеешь его выговорить, но если хочешь, я скажу его тебе в арабском переводе. На твоем языке мое имя звучит как Асвад, так ты можешь меня называть.

— Просто Асвад? Такое короткое имя?

— Да. На моей родине нет таких длинных имен, как у вас. Там человек с самым коротким именем вполне может стать знаменитым героем или ученым. Ну, а теперь, может быть, и ты скажешь мне, как тебя зовут по-настоящему?

— К сожалению, я не могу этого сделать, эфенди. Когда я покидал Дар-Рунг, то поклялся Аллаху никому не открывать моего имени до тех пор, пока не отыщу след пропавшего сына. Этого пока не случилось, и кто знает, случится ли когда-нибудь! Для всех я просто Охотник на слонов, но если тебе хочется называть меня иначе, зови меня Бала Ибн — это имя подходит мне как нельзя лучше.

— Хорошо, я буду называть тебя так в глаза и когда мне придется рассказывать кому-нибудь о тебе. А о том, при каких обстоятельствах ты потерял своего сына, тебе тоже нельзя говорить?

— Конечно, можно, эфенди, иначе как бы я мог надеяться, что когда-нибудь найду его! Я рассказываю о моем несчастье всем и каждому, но ни один из сотен людей, которых я встречал, ничего не мог сообщить мне о моем сыне. Я уже давно сомневаюсь в том, что мой сын жив, но все же остаюсь верен моей клятве и буду искать его и его похитителя до тех пор, пока Аллах не призовет меня к себе.

Он поднес к глазам руку, как будто хотел скрыть промелькнувшую в них печаль, и продолжал:

— Я был самым богатым и уважаемым человеком своего племени, вождем наших воинов и старшиной в совете мудрецов. Я считал себя самым счастливым человеком на свете, да я и был таковым до тех пор, пока не пришел тот, кто явился причиной всех моих бед. Я безумно любил мою жену и своего единственного ребенка, мальчика, которого мы называли Мазид-эт-Тмени-Саваби-Илиджр. И вот однажды…

— Постой-постой, — перебил его Шварц, — как, ты сказал, его звали? Мазид-эт-Тмени-Саваби-Илиджр? Почему ты дал сыну такое имя?

— Потому что на каждой ноге у него было не пять, как у всех, а только четыре пальца. Не знаю, приходилось ли тебе встречать таких людей в твоей стране. У нас такое бывает очень редко.

— У нас тоже. Но я знал людей, у которых пальцы на руках или ногах отсутствовали от рождения, и даже одного человека с шестью пальцами на каждой руке.

— С руками у моего сына все было в порядке, а вот на каждой ноге недоставало мизинца. Но за это Аллах наградил его необыкновенной душой; Мазид был самым умным ребенком во всем племени. Ему еще не было трех лет, когда произошла эта ужасная история. Случилось так, что в нашу палаточную деревню пришел работорговец, чтобы продать нам своих рабов. В основном это были женщины и дети, все негры, кроме одного мальчика, у которого была белая кожа, гладкие волосы и совсем не негритянские черты лица.