Изменить размер шрифта - +
Приняв это решение, он несколько успокоился и немедленно начал осуществлять свой замысел. Первым делом он распорядился, чтобы солдаты испекли лепешки и, наловив в реке рыбы, зажарили ее на обед. Когда еда была приготовлена и каждый получил свою порцию, унтер-офицер взял столько лепешек и рыбы, сколько мог унести, и отправился к служившему тюрьмой токулу.

Само собой разумеется, что о тюрьме с толстыми каменными стенами, преграждающими преступникам путь к бегству, здесь не могло быть и речи. Сооружение, к которому подошел сейчас унтер-офицер, даже нельзя было назвать токулом в полном смысле этого слова: это была обыкновенная яма в два человеческих роста глубиной, на дне которой стояли заключенные. Яму прикрывал тростниковый навес, защищавший преступников и их стражей от палящего солнца. В довершение всего яму никогда не чистили, так что пребывание в ней было мучительным даже для самого грубого и неприхотливого из здешних солдат.

В настоящее время в «тюрьме» находился один фельдфебель. Увидев приближавшегося белюка, стоявший на страже часовой деликатно отошел в сторону.

— Я тут принес тебе немного еды, — крикнул унтер-офицер, заглядывая в яму, — лепешки и жареную рыбу; такие лакомства, наверное, и не снились ни одному арестованному. Попозже я велю приготовить маризу, и его ты тоже получишь целый горшок.

— Аллах вознаградит тебя за твою доброту, — ответил фельдфебель, стоявший по колено в полусгнивших нечистотах, — но у меня что-то в этом вонючем месте пропал аппетит.

— Тогда сохрани пока эту еду, а потом съешь, когда проголодаешься!

— Что ты, разве здесь место хранить еду? Мне совсем некуда ее деть.

— Ты прав — для этой цели яма и вправду не очень подходит. Если хочешь, я заверну тебе еду в покрывало.

— Спасибо Аллах дал тебе доброе и благородное сердце. Ведь я никогда не обращался с тобой сурово?

— Нет, ты относился ко мне справедливо.

— И ты не можешь упрекнуть меня в том, что я когда-нибудь оскорбил тебя или обделил добычей?

— И этого не было, — подтвердил унтер-офицер, не понимая, куда клонит его собеседник.

— Тогда, может быть, ты согласишься оказать мне услугу и тем заслужить благосклонность Пророка?

— Что я должен сделать? — насторожился белюк.

— Разреши мне подняться наверх и пообедать вместе с тобой. А потом снова посадишь меня в яму.

— Не обижайся, но этого я не могу сделать.

— Кто тебе это может запретить? Ты же сейчас хозяин поселка. Разве ты не волен делать все, что тебе вздумается?

Самолюбие белюка было задето, и он гордо ответил:

— Я — комендант. Все, что я пожелаю, будет исполнено.

— Значит, ты просто не хочешь облегчить мои страдания. Не думал, что ты откажешь мне в такой малости!

— Но это слишком опасно: ведь тебе ничего не будет стоить сбежать из тюрьмы.

— Убежать? К сожалению, это совершенно невозможно. У меня нет оружия, так что не успею я сделать и шагу, как получу от тебя пулю в спину. И даже если ты не станешь стрелять, то твоих пятидесяти молодцов вполне хватит, чтобы поймать меня и прикончить.

— Что правда, то правда, — задумчиво протянул белюк.

— Зато, если ты все же выполнишь мою просьбу, я сумею как следует тебя отблагодарить. Я ведь не собираюсь торчать тут вечно. Абуль-моут умеет ценить мою службу, и как только вернется, он тут же снова сделает меня баш-чаушем.

— Честно говоря, я тоже так думаю, — признался унтер-офицер.

— Так что же, ты согласен ненадолго выпустить меня из этой дыры?

— Хорошо, я сделаю это.

Быстрый переход