Может, из за этого её так и колбасило? Из за работы, которая, скорее всего, ей не достанется? Работы, которую Глаша так сильно, так отчаянно хотела заполучить? Сама. Без всякой протекции. Потому что только она, Аглая Васильева, как никто другой понимала, что нужно сделать и как. Только она столько времени готовилась к этому проекту… Считай, всю свою жизнь готовилась! Только она знала всё, вот вообще всё об истории этого места. Только ей оно снилось, когда она была маленькой, и только ей по праву принадлежало?

Да, наверное. Все дело в этом. А этот бестактный напыщенный смазливый индюк ни при чем! И его слова… Они ведь не могли задеть её?

«Ни рожи, ни кожи, ни нужного уровня»…

Так, кажется, он сказал?

Аглая отбросила карандаш, встала с дивана и подошла к зеркалу. Ну, ладно… Может быть, она и не красавица. Пусть… Но что не так с ее уровнем?! С чего этот гад решил, что может ставить под сомнение её квалификацию? Да, она была достаточно молода, но кто сказал, что реставратор – это обязательно мужичок с сединами? Что это за сексистские предрассудки? Да будь они в Европе, она бы этого Романа Георгиевича по судам затаскала, а так… Пришлось проглотить. А теперь от этого тошно.

Ну, вот как прикажете работать в таком настроении? Оставив все попытки, Глаша прошлась по комнате и с ногами взобралась на подоконник. Она сняла квартирку в типовой многоэтажке в спальном районе, поэтому ничего примечательного за окном не наблюдалась. Серость… повсюду серость. Ярким пятном – лишь вывеска парикмахерской, в доме на противоположной стороне улицы. Аглая накрутила на палец локон и задумчиво прикусила губу. А потом вскочила, выбежала в коридор, схватила с вешалки куртку и, пока не передумала, рванула вниз по лестнице.

В парикмахерской никого не было. Лишь за столиком в уголке работала маникюрщица.

– Вы ко мне?

– Нет! Мне бы подстричься.

– Та а ань! Ну, все. Хватит реветь. Иди, вон, к тебе клиенты. – крикнула та, что есть мочи.

Из закутка, отделенного от общего пространства комнаты стеллажом, уставленным всякими разными баночками и флакончиками, выглянула дородная дама неопределенного возраста.

– Первый раз у меня? – спросила она, утирая распухший нос.

– Первый, – чистосердечно созналась Глаша.

– Оно и видно. Ну, присаживайтесь и рассказывайте. Что будем делать с вашим безобразием, а?

– Стричь!

– И красить…

– Красить?

– Да. Я вам бы очень рекомендовала добавить красок, – Таня с шумом высморкалась и принялась раскладывать перед собой инструмент. Аглая задумчиво на себя посмотрела в отражении зеркала, перевела взгляд на плакат с рекламой какого то средства для укладки волос и осторожно поинтересовалась:

– А вот так… Вот так тоже можно?

Мастерица проследила за ее взглядом и, решительно кивнув, всхлипнула:

– Можно все!

А потом Таня стригла Аглаю. Плакала, сморкалась, рассказывала, какой гад ее муж Жорик, и снова возвращалась к работе. Смешивала краски, добавляла колора. Что то там осветляла, смывала, наносила опять. И снова плакала. А все присутствующие её утешали и соглашались, да, Жорик все таки гад. Но хоть не пьющий. Аглая же большей частью помалкивала и лишь с тревогой время от времени косилась на часы. Ей нужно было забирать дочь из сада, а процесс преображения уж слишком затянулся.

– Ресницы с бровями тоже нужно покрасить! – Таня решительно кивнула своим мыслям и приступила к осуществлению своего плана. Аглая не успела и рот открыть.

К моменту, когда все закончилось, Глаша уже была в полнейшем отчаянии:

– Извините, но если мы сейчас не закончим, я опоздаю за ребёнком в детский сад!

– Сейчас, сейчас… Последний штрих! Вуаля! – Таня развернула Аглаю к зеркалу и удовлетворенно улыбнулась.