– Где американцы?

– Не знаю, – захныкал Абшир. – Оставь меня, джаале! Ты же знаешь, кто я.

Несмотря на колючки, которые буквально разрывали тело, он был полон решимости молчать. Он вдруг осознал одну вещь: Абди не имеет никакого смысла оставлять его в живых, если он заговорит. Живым он мог еще быть ему полезен.

Абди с сожалением глянул на него и молча покачал головой. Надо, чтобы он заговорил.

Пока Абди копался в «лендровере», просвечивая себе фонариком, Абшир громко стонал, стоя на коленях на песке. Вдали слышался мирный рокот волн, разбивающихся о берег.

Вскоре Абди вышел из-за машины с мотком веревки в руке и подошел к Абширу. Быстро развязал пленнику руки за спиной, потом откинул его назад и связал щиколотки. Его движения были спокойны, неторопливы, хладнокровны. Поскольку Абшир время от времени пытался кричать, шофер безжалостно запихнул ему в рот старую тряпку, пропитанную машинным маслом, и привязал его кожаным ремнем к дверце «лендровера».

Абшир попробовал крикнуть, но смог издать лишь глухое рычание. Он икнул, рыгнул и был вынужден проглотить собственную желчь, чтобы не задохнуться.

Абди деловито открыл полотняный мешок с инструментами и вытащил старую паяльную лампу, которая всегда была в машине. Гаражи – большая редкость в Сомали, поэтому любой автомобилист должен уметь починить машину подручными средствами. Старый негр взял флакон, залил в лампу спирт и закрыл бачок пробкой.

Абшир с ужасом наблюдал за ним, извиваясь на песке, как разрезанная надвое гусеница.

Его мучитель неторопливо достал из кармана зажигалку, лампа вспыхнула, послышался характерный свист пламени. Абди тщательно отрегулировал его и только тогда обернулся к Абширу, поглядывая на свою жертву через черные очки.

Он поставил лампу на песок, подошел к Абширу, спокойно расстегнул на нем брючный ремень, спустил штаны до колен, выдернув мимоходом несколько колючек, спустил трусы и обнажил волосатый низ живота.

Держа паяльную лампу в правой руке, он наклонился к Абширу.

– Так где заложники?

Абшир замотал головой.

Тогда Абди сел ему на грудь, спиной к голове, и направил пламя паяльной лампы в низ живота несчастного. Абшир подскочил от боли так, что стряхнул с себя своего палача. Его крик, даже заглушенный кляпом, заставил бы застыть кровь в жилах у человека, более чувствительного, чем Абди. На животе больше не было шерсти, а кожа на члене и мошонке покрылась страшными волдырями. Скрючившись, Абшир перевернулся на живот, завывая сквозь кляп. Абди перевернул его обратно и неумолимо направил пламя на мошонку.

– Прекрати!.. – крикнул сквозь кляп Абшир, теряя сознание.

Абди подождал, пока тот придет в себя. Как только он открыл глаза, шофер снова направил пламя на член. Абшир скрючился, прижав колени к подбородку, с залитым потом лицом. Потом он снова лишился чувств и закатил глаза.

Абди отодвинул лампу и, когда к пленнику вернулось сознание, терпеливо и наставительно объяснил:

– Я продолжу. Потом выжгу тебе глаза. Так что лучше отвечай.

Абшир беспрерывно стонал. У него осталась только одна мысль: пусть прекратится боль.

Кивком головы он дал понять, что готов говорить.

Абди вытащил кляп.

– Говори!

– Потуши лампу, – простонал несчастный. – Потуши лампу.

Свист лампы прекратился, и Абширу сразу стало лучше.

– Говори, – приказал Абди.

– На рыбоконсервном заводе, – слабо прохрипел партийный руководитель. – Где именно?

– Там есть здание с тремя холодильными камерами. Из них работают только две. А заложники – в третьей. Об этом не знает никто, кроме товарища Горького и руководителя района.