Женщина коснулась рукой памятника. Это была семейная могила по линии их матери. Рядом покоились дедушка с бабушкой – они умерли в 1976 году во время автокатастрофы. В 1994 году убили Катю. Ее кремировали и в могилу захоронили урну с ее прахом. Будучи маленькой, долгое время Настя не могла понять, зачем Катю сожгли в печке, словно какую-то ненужную газету или палку. Кажется, даже мама была против этого, но настоял отец. Похороны уже давно прошли, но разговоры о Кате не утихали, и Настя даже как-то подслушала поздно вечером разговор родителей на кухне.

«Гроб, говоришь? Какой гроб, дура?! – странным, икающим голосом говорил отец, и Настя поняла, что папа пьян. – Кто хоронит в гробу руку?!»

Мама разрыдалась. После этого случая она постоянно плакала, а отец все время пил. Вот и допился, что называется. Рак печени.

Настя задумчиво гладила ровную поверхность надгробия. Камень был ледяным, и кончики ее пальцев постепенно немели. Она торопливо надела перчатки, только сейчас обратив внимание, как стремительно сгущались сумерки. Пора ехать к отцу.

Она быстро зашагала к церкви. Поставив у иконок несколько свечей, она, помолившись, вышла наружу. После того как Настя побывала в храме, ее внезапно охватило жуткое чувство иррациональности происходящего. Будто бы все это сон.

«Зачем я здесь?! – в смятении думала она. – Я, наверное, спятила, раз поперлась сюда!»

«Твой отец болен», – попробовал возразить внутренний голос.

Да, вроде того. Отец сказал, что он болен. Применительно к отцу болеть и говорить о своей болезни – разные вещи, зачастую его слова сильно расходились с реальностью. Как это ни прискорбно.

«Из-за него убили Катю. Он развелся с мамой и не интересовался моей жизнью несколько лет. Вплоть до самоубийства мамы. Только после этого он, просравший работу и друзей, с прокисшими от выпивки мозгами и циррозной печенью неожиданно вспомнил о существовании второй дочери, которой в те дни так не хватало отцовского внимания и хоть немножечко любви…»

Может, плюнуть на все и поехать в гостиницу? Обратный вылет в Лондон завтра в пять вечера, и она со спокойной душой может провести сегодняшний день в гостинице. Ну нет у нее желания видеться с отцом!

«Уеду. А если ему нужны деньги на лечение, я переведу на счет клиники», – пронеслась у Насти мысль.

– Помоги бабушке, дочка, – раздался откуда-то дребезжащий голос, и она обернулась. Перед ней, облаченная в засаленный пуховик, топталась сгорбленная старушка. Ее изрыхленное морщинами лицо напоминало географическую карту жизни, в которой невзгод и лишений было куда больше, чем светлых дней. Рука, сжимающая пластиковый стаканчик с монетами, мелко тряслась. Узловатые пальцы с кривыми ногтями были темно-красными, почти багровыми.

«Интересно, это от холода или от старости? – почему-то подумала Настя, глядя на дергающуюся руку попрошайки, и полезла в карман. – А может, это уловка? Чтобы вызвать сочувствие?»

Однако, глянув в гноящиеся глаза нищенки, Настя устыдилась собственных мыслей. Она положила в дергающийся стаканчик сложенную вдвое сторублевку.

– Дай тебе бог здоровья, дочка, – перекрестилась старуха. – Храни тебя Господь…

– И вам добра, – рассеянно отозвалась Настя. Она сделала шаг в сторону, как вдруг услышала:

– Дочка?

Настя замерла – ей показалось, что в голосе нищенки зазвучали знакомые нотки. Словно ее позвала…

– Дочка, тебе плохо? – с тревогой спросила старушка, пытливо глядя на нее, и Настя не знала, смеяться ей или плакать. Это полный аут. Ей, красивой, здоровой, стильно одетой молодой женщине, сочувствует дрожащая от холода старая бродяжка в грязной куртке, которая сама вот-вот отправится к Господу.