У Томаса свело желудок. Они намеренно выбивали у него почву из-под ног, лишали любой возможности подготовиться к тому, что ему предстояло увидеть. Он понимал, что они будут следить за ним внимательно, изучать, как он будет реагировать…

Что, черт побери, происходит?

ФБР здесь, в его кабинете. Сюр какой-то.

Повернувшись к компьютеру, Томас внезапно расслабился, даже улыбнулся. То-то детям будет потеха, когда он им про это расскажет. «ФБР, папа? Не может быть!»

Должно быть, это какое-то недоразумение.

Они ждали, пока загрузится программа. Такое ожидание всегда тягостно, даже когда ты один.

— Байбл, — раздался сзади голос агента Джерарда. — Что это за фамилия такая?

«Сбивает с толку, — подумал Томас — Играет на моем невольном неприятии. Так мне труднее скрыть любую реакцию, которую можно было бы вменить в вину».

Однако они и понятия не имели, как тяжко ему с похмелья. Он сомневался, что даже выстрел над самым ухом сможет заставить его подпрыгнуть.

Томас развернулся в кресле и тускло взглянул на Джерарда.

— Хватайте вон те стулья, — сказал он, указывая в дальний конец кабинета, — и садитесь.

Агент Джерард бросил нервный взгляд на агента Атту, затем сделал что велено.

Один вне игры. Осталось двое.

Томас запустил диск. Теперь все сидели.

Экран был темным.

— А эти работают? — спросила агент Атта, указывая на расположенные на панели динамики.

Томас проскочил через пару разных «окон».

— Тебе нравится? — утробно прозвучало из динамиков.

Судя по всему, голос принадлежал мужчине, но был искажен электроникой и походил на захлебывающееся бормотание синтезатора, лежащего на дне океана. У Томаса мурашки пробежали по телу. Это еще что такое?

— Что вы делаете?

Это был женский, ничем не искаженный задыхающийся голос. Судя по интонации, женщина была в замешательстве, словно ей хотелось, чтобы ее привели в ужас, но…

— Я спрашиваю. Тебе нравится?

— М-м-м… О боже, да, да, да…

Она была слишком возбуждена.

На экране возникла какая-то световая неразбериха, затем Томас увидел снятую на домашнее видео женщину. Она сидела в чем-то, похожем на черное кожаное кресло, на ней было розовое платье с узорами, настолько промокшее от воды или пота, что оно прилипло к телу, как полупрозрачный презерватив. Она дышала тяжело, как собака, спина ее была выгнута, соски отвердели. Лицо оставалось за кадром.

— Да… Тебе нравится, — гулко произнес голос.

Томас понял, что голос принадлежит человеку, ведущему съемку.

— Что… Ч-ч-то вы делаете?

— Создаю довод.

— О бо-о-о-о-же-е-е-е!

Объектив нырнул вниз, и Томас увидел ее раскачивающиеся голые бедра. Казалось, что она с кем-то совокупляется… но никто ее не трогал. По крайней мере, Томас никого не видел.

— Создаю любовь.

— М-м-м-м… М-м-м-м… — стонала безликая женщина; как ни странно, голос ее звучал по-детски.

— Еще?

Камера рывком поднялась, и Томас увидел ее лицо. Это была крашеная блондинка с пухлым ртом и гаремным типом красоты голливудской старлетки. Она откинула голову вправо, на плечо. Остекленевшие глаза блуждали, накрашенные губы округлились.

— Пожа-а-а-а-лу-у-уй-ста, — тяжело выдохнула она.

Ее тело напряглось и оцепенело. На какое-то мгновение губы искривились, как у Элвиса. Затем она стала в буквальном смысле исступленно выть и корчиться. Но скоро вой перешел в отрывистые вопли, в свою очередь сменившиеся странным приглушенным воркованием.