Хоть бывали там в жизни иной,

Не узнали мы озера Одем

В зачарованной чаще лесной.

            К.И. вскочил с кресла.

- И откуда только что берется? - спросил он неизвестно кого. - Ведь физико-математику кончала и до вчерашнего дня ничего-ничегошеньки не знала о переводах!           Можно было подумать, что он на меня сердится.

- И вот, пожалуйста "...мы роняли слова мимоходом, и слова опадали листвой". Ну откуда вы эти образы взяли?

На этот вопрос ответ у меня был готов:

- У Эдгара По, конечно.

- Да вы хоть знаете, сколько раз эти стихи переводили? И кто переводил?

Я неопределенно качнула головой, изобразив нечто среднее между "да" и "нет", чтобы скрыть свое невежество. Но хитрый К.И. меня насквозь видел:

- Ясно, значит, ни черта не знаете.

- Ну почему же не знаю... - защищаясь, пробормотала я. - Брюсов, Бальмонт... - и запнулась, исчерпав свой список.

- Да, и Брюсов, и Бальмонт и многие другие. И никто из них не справился. Правда, был один переводчик «Ворона», который сильно приблизился к оригиналу, почти вплотную. Вы о нем, конечно, не слышали.

С этими словами он снял с книжной полки растрепанный толстый томик и протянул мне. На обложке было написано: "Чтец-декламатор", года издания сейчас не помню, - какой-то очень дореволюционный, потому что бумага совсем пожелтела. Я нашла в оглавлении "Ворона" в переводе некоего или некой Altalеn'ы и хотела было начать читать. Но К.И. замахал руками - мол, не сейчас, возьмите домой и читайте! Как и в случае с Машиными сапогами, он был уверен, что никуда я с его драгоценной книгой не денусь. Он только хотел знать, не догадываюсь ли я, кто скрывается под псевдонимом Альталена.

Ну как я могла догадаться - тогда, в 1956 году? Я и о Жаботинском-то никогда не слышала, а уж об "Альталене" и подавно. Только много лет спустя, уже после смертиК.И. его секретарша Клара драматическим шепотом рассказала нам о его дружбе с Жаботинским и показала альбом с их юношескими фотографиями. Они ведь долгие годы состояли в тайной переписке -  представить только, при Сталине! К.И. был очень рисковый человек.

Перевод Жаботинского и впрямь оказался намного лучше переводов всех остальных страдальцев, в поте лица бившихся над неподатливой внутренней рифмовкой Эдгара По. С тех пор он мне никогда больше не попадался: к сожалению, все попытки - мои и других любителей "Ворона" - были напрасны, нам так и не удалось отыскать заветный томик "Чтеца-декламатора".

            Мне порой кажется, что трогательное участие К.И в моей судьбе было как-то связано с его сентиментом к Жаботинскому. Ну кто я для него была? Наивная провинциалка, в мокрых сапогах ввалившаяся в его дачный уют и не знающая разницы между Михаилом Кольцовым и Алексеем Кольцовым? Ух, и досталось мне и всему моему поколению за этих злополучных Кольцовых!

            - Вот уж не думал я, что можно взять и физически вычеркнуть человека из народной памяти, - ядовито процедил К.И. сквозь зубы в ответ на мое невежество, будто именно по моей вине Михаил Кольцов был вычеркнут из народной памяти.

            Но это было уже гораздо позже, когда я прижилась в доме Чуковского, и Маша ставила на стол добавочный стакан, как только я переступала порог. Я часто слышала от других жалобы на то, чтоК.И. никогда никого из простых смертных не угощает - никого, кроме специально приглашенных на трапезу. Мне кажется, это было просто злословие - меня в его доме угощали всегда. И Сашу тоже – с тех пор, как я упросила К.И позволить мне привезти его разок с собой, его тоже стали принимать как своего.