Мы вырезали статьи и записывали выпуски новостей, пополняя свою библиотеку.

Джо стал новым человеком. Та побитая собака, которой он был в момент нашего знакомства в «Ла Амор», сменилась гордым бантамским петухом. Во многих смыслах прежний Джо мне нравился больше, и я знал, что у остальных террористов то же самое чувство. Он был забит и запуган, но он был благороден, добр и скромен. Теперь он был самоуверенным, наглым, полным сознания собственной важности, и в нем появилась жесткость, от которой нам было неуютно.

В день после «операции» Джо созвал заседание городского совета и публично запросил отставки городского управляющего и председателя комиссии по планированию. Он поставил на голосование несколько предложений, которые в прошлом должен был поддерживать, и проголосовал против них.

Мы сидели на местах для публики и смотрели. Филипп уделил этим процедурам особо пристальное внимание, и морщился каждый раз, когда мэр брал слово. Наконец, когда по вопросу о расширении одной дороги на протяжении трех кварталов голоса разделились пополам, и Джо решил вопрос лично, я постучал Филиппа по плечу.

– Что происходит?

– Я пытаюсь понять, что тут неправильно.

Я проследил его взгляд и увидел, как Джо ведет обсуждение программы самоуправления кварталов.

– Что ты имеешь в виду?

– Они его слышат: они обращают на него внимание. – Он посмотрел на меня и обвел рукой зал. – Не только городской совет, но и репортеры, и публика. Они его видят.

Я это тоже заметил.

– И он переменился. Смотри, он убил своего босса – с нашей небольшой помощью – но он не... – Филипп покачал головой, пытаясь подобрать слова. – Он отдалился от нас, а не приблизился. Он... не могу объяснить, но чувствую. Я знаю, что происходит после инициации, а с Джо этого не случилось.

– Знаешь, что я думаю? – спросил Джуниор.

– Что?

– Я думаю, он половина на половину.

Филипп промолчал.

Но в разговор встрял Билл, энергично кивая.

– Ага. Как будто папаша у него был Незаметный, а мамаша – нет. Как мистер Спок или кто-нибудь еще.

Филипп медленно кивнул.

– Половина на половину, – сказал он. – Понимаю. Это многое объясняет. Я прочистил горло:

– Вы думаете, ему нельзя доверять? То есть он вспомнит, откуда мы пришли, или просто решит нас убрать? Вы думаете, что он уже не на нашей стороне?

– Лучше бы ему быть на нашей, – сказал Филипп.

– А если нет?

– Тогда мы его уберем. И поставим на его место Джима. Как хотели с самого начала те денежные мешки.

Он позвонил Филиппу с просьбой о встрече – позвонил из автомата, потому что боялся, что мы его выследим и убьем за сотрудничество с Харрингтоном, Ламбертом и властной элитой. Он сказал, что просит перемирия. Он хочет с нами увидеться и все объяснить.

Тут не было отчего объявлять перемирие, и выяснять тоже было нечего, но Филипп согласился с ним встретиться и назначил место и время.

– Не говори Джо, – сказал он мне, повесив трубку.

– Почему?

– Потому.

– Потому что – что?

– Потому что.

Когда на следующее утро в назначенное время Джим вошел в офис мэра, вид у него был аховый. Он явно жил все это время впроголодь и очень нервничал. Одежда у него испачкалась, лицо осунулось. И пахло от него так, будто он уже приличное время не мылся.

Филипп рассказал ему о террористах, объяснил, кто мы такие и что делаем.