В первую ночь, нашу брачную ночь, я украл ключи от номера для молодоженов в «Ла Посада», открыл дверь в нашу комнату, поднял Джейн и перенес ее через порог. Она смеялась, и я смеялся, и старался ее не уронить, и наконец плюхнул ее, визжащую, на кровать. Ее платье задралось на голову, открыв белые трусы и ноги в подвязках, и хотя мы еще оба смеялись, я немедленно возбудился. Мы собирались не спешить, принять долгую ванну, с чувственным массажем, постепенно приближаясь к акту любви, но я хотел ее прямо сейчас, и я спросил ее, действительно ли она хочет так медленно готовиться.

В ответ она усмехнулась, стянула с себя трусы, раздвинула ноги и раскрыла мне объятия.

Потом, лежа рядом с ней, я провел рукой между ее ног, ощутив нашу смешавшуюся липкую влагу.

– Ты не думаешь, что мы должны попробовать что-нибудь другое? – спросил я. – Какие-нибудь новые позы?

– Зачем?

– Потому что мы всегда это делаем в позе миссионера.

– И что? Тебе это нравится. Мне тоже. Это моя любимая поза. Так зачем нам заставлять себя действовать, как этого ждут другие? Зачем нам приспосабливаться к чужим понятиям о сексе?

– Мы и так им соответствуем, – ответил я. – Мы – средние.

– Для меня это не средне. Для меня это прекрасно.

Я понял, что она права. Для меня это тоже было прекрасно. Зачем нам разнообразить свои приемы любви только потому, что так делают другие, только потому, что другие говорят, будто так полагается?

И мы не стали.

Мы провели неделю, плавая в курортных бассейнах, питаясь в самых дорогих ресторанах Скотсдейла и занимаясь обычным, простым, традиционным сексом, который нам так нравился.

В Томпсон мы вернулись довольные и загорелые, мозги отдохнули, зато другие органы саднили. Но что-то изменилось. Город был тем же, люди были теми же, но как будто... будто я не был прежним. Я побывал в настоящем мире, и оказалось, что я по нему тоскую. Вместо возвращения домой после отпуска я будто вернулся в тюрьму после недельной увольнительной.

Я вернулся к работе, Джейн вернулась к своей, и за несколько дней мы снова акклиматизировались и приспособились. Только...

Только это чувство удушья не ушло совсем. Я ощущал его как фонко всему; оно присутствовало в самые счастливые моменты, и оно создавало беспокойство. Я думал было обсудить это с Джейн, думал, что надо бы это сделать – я никак не хотел, чтобы начались наши прежние проблемы в общении, – но она казалась такой счастливой, столь благословенно не знающей этой болезни, которая меня грызла, что мне не хотелось ее в это тянуть. Может быть, дело было только во мне. Послесвадебная депрессия или что-нибудь в этом роде. Нечестно было взваливать на Джейн мои параноидальные фантазии.

Я заставил себя отодвинуть в сторону все чувства неудовлетворенности. Чем я недоволен? Я получил все, что хотел. Джейн снова со мной. И мы живем в городе, в обществе, где нас не игнорируют, но замечают, где мы – не угнетенное меньшинство, а члены правящего класса. Я говорил себе, что жизнь хороша. И заставил себя в это поверить.

Стив? Опыт правоохранительной деятельности?

Он был просто клерком.

Когда он был террористом, был насильником.

Но мне по должности не полагалось ни поднимать этот вопрос, ни обсуждать политику найма департамента полиции, и я не сказал ничего. Может быть, Стив переменился. Может быть, он все зачеркнул и начал с чистого листа.

Я прицепил список к доске объявлений.

Хотя я работал в сити-холле и жил в Томпсоне, то есть меня лично касались действия городского совета, у меня очень мало было интереса к местной политике. Заседания совета происходили в первый понедельник каждого месяца и передавались в прямом эфире по нашей кабельной сети, но я туда не ходил и по телевизору их тоже не смотрел.