– Я не обязан следить за каждым мелким шагом каждого мелкого служащего в этой организации. Честно говоря, Джонс, я не знал раньше за бухгалтерией подобных ошибок. Если они говорят, что вы работали только четыре дня, я вполне готов им поверить.

И он вернулся к своему журналу.

Я уставился на него. Это был оруэлловский кошмар, «Уловка-22» в реальной жизни. Я не мог поверить, что это на самом деле. Я заставил себя сделать глубокий вдох. За много лет я выработал у себя иммунитет к подобным рассуждениям – абстрактно. Я знал о молотках за триста долларов, которые покупает Пентагон, я имел дело с кабельной компанией, и вполне как должное мог воспринять любой абсурд современного мира, в котором я жил. Но встретиться с таким образом мыслей лицом к лицу и на таком личном уровне – это не просто было неимоверным, это бесило.

Стюарт уже меня в упор не видел, демонстративно слюня палец и переворачивая страницы журнала.

Он улыбался про себя, паразит, и меня подмывало дать ему по морде – вот так обойти вокруг стола и хлестнуть пощечиной, стереть эту мерзкую усмешку с наглой рожи отличника.

Вместо этого я повернулся и вышел, направляясь прямо к лифту. Бухгалтерия была на третьем этаже рядом с кадрами, и по дороге туда я заметил Лизу за барьером. Я не обратил на нее внимания и пошел прямо по главному коридору в сторону, противоположную конференц-залу.

Я поговорил с клерком, затем с бухгалтером, затем с финансовым директором, и, хотя я почти ждал, что мне сейчас предложат взять у Стюарта справку, подтверждающую обстоятельства каждого моего рабочего дня прошлой недели, директор всего лишь извинился за ошибку и предложил мне получить чек с оплатой разницы в понедельник.

Я сказал спасибо и ушел.

Дома я рассказал об этом Джейн, выложив все, как было, но не мог передать то чувство досады и беспомощности, которое испытал перед Стюартом, когда он не верил мне и был полностью убежден в непогрешимости системы. Сколько я ни говорил, я не мог заставить ее понять свои ощущения, и я взбесился от того, что она не понимала, и оба мы легли спать разозленные.

А от этого еще больше на нее взъедался.

Что-то со мной творилось неладное.

Я навестил родителей, когда впервые получил работу, но с тех пор мы не говорили, и, хотя Джейн все время мне напоминала, я откладывал и откладывал следующий визит. Мамочка меня всегда поддерживала, отец был счастлив, что я нашел работу наконец, но особенного восторга они не испытывали, и меня это как-то сбивало с толку. Я не знаю, какой работы они ждали от меня после окончания колледжа, но явно она должна была быть лучше, чем эта, и мне еще более неловко было бы обсуждать мою работу с ними сейчас, чем тогда.

Родителей своих я любил, но мы не были самой тесной семьей в мире.

И с Джейн мы были уже не так близки, как раньше. До недавнего времени мы жили в одной малой вселенной, вселенной студентов колледжа, и свободное время проводили вместе, и делали одно и то же. Но теперь появились различия, трещины. Мы уже не попадали в одну фазу. Я работал с восьми до пяти, приезжал домой – и это был конец моего дня. Я отдыхал, читал, смотрел телевизор. У нее были вечерние занятия по вторникам и четвергам, и в эти вечера она приходила только после девяти. По понедельникам, средам и пятницам она выполняла домашние задания или придумывала занятия для детей, которых пасла на своей подработке.

Выходные она торчала в библиотеке или в спальне, обложившись книгами.

У меня выходные были свободными, но я все никак к этому не мог привыкнуть.