Переписывая свои изменения на компьютере, я случайно нажал не ту клавишу и угробил десять страниц работы. Я посмотрел на часы. Половина пятого. Полчаса до конца дня. За полчаса мне никак не напечатать это все снова.

«Дошел до дна, – подумал я. – Уж хуже, чем теперь, ничего не случится». Как всегда, я ошибся.

В гостиной было пусто. Не в том смысле, что никого, а в том смысле, что и мебели не было. Исчез диван и кофейный столик. Телевизор остался, но видеомагнитофона не было. Фикуса и папоротника тоже не было. Стены остались голыми – с них сняли все репродукции.

Я будто попал в иное измерение, в сумеречную зону. Слишком сильная реакция? Возможно, но вид пустой квартиры так меня потряс, был таким неожиданным, что я не мог выделить детали, только воспринимал ситуацию в целом, и эта ситуация была столь ошеломляющей, что я ничего не понимал.

Хотя одну вещь я понял сразу.

Джейн ушла от меня.

Снимая на ходу галстук, я кинулся в кухню. И тут многого не хватало: тостера, кастрюль.

Записка на кухонном столе.

Записка?

Оцепенелый, я смотрел на клочок бумаги с моим именем. Это было никак не похоже на Джейн. Совсем не в ее характере. Она никогда так не делала. Если она была несчастна, если у нее бывали проблемы, она мне о них рассказывала, и мы вместе спорили, ища выход. Она бы не могла просто собрать вещи и улизнуть, оставив мне записку. Она бы не сдалась так легко. Она не могла уйти от меня, от нас, от того, что было у нас общего.

Первое, что мне должно было бы прийти в голову – что ее забрали, похитили те же люди, что ограбили нашу квартиру.

Но почему-то я знал, что это не так.

Джейн ушла от меня.

Не знаю, откуда я это знал, но знал. Может быть, я видел приближение этого, но не хотел признавать. Я возвращался мыслью назад, вспоминая, как она говорила, что в совместных отношениях общение – это главное, что если даже двое любят друг друга, отношений не будет, если они не могут общаться. Я вспомнил, как она все эти месяцы пыталась со мной говорить, пыталась разговорить меня, чтобы я рассказал ей, что меня беспокоит, что со мной творится.

Я вспомнил вечер в «Элизе». С того вечера мы очень мало разговаривали. Несколько раз мы по этому поводу ссорились, она упрекала меня, что я скрываю свои чувства вместо того, чтобы открыться и разделить их с нею, а я лгал, что нет у меня никаких чувств, чтобы ими делиться, что все у меня в порядке. Но даже наши ссоры были вялыми и тепловатыми, а не страстными битвами, как раньше.

Я снова посмотрел на сложенный листок из блокнота с моим именем.

Может быть, она должна была мне сказать, что собирается уйти. Но мы действительно мало разговаривали последнее время, и в этом контексте записка вполне имела смысл.

Я взял листок и развернул его.

Дорогой Боб!

Это самые трудные слова, которые мне приходилось в жизни писать.

А не хотела, чтобы так вышло, и я знаю, что это неправильно, но я не могла бы сказать этого тебе в лицо. Я не могла бы через это пройти.

Я знаю, что ты думаешь. Я знаю, что ты чувствуешь. Я знаю, что ты сердишься, и ты имеешь полнее право. Но у нас уже ничего не получится. Я это вертела так и этак, думая, не могли бы мы что-нибудь сделать, или нам расстаться на время вроде пробного развода, но я решила, что лучше будет сразу отрезать. Сначала это будет тяжело (по крайней мере для меня), но я думаю, что в конечном счете это оптимальное решение.

А люблю тебя. Ты это знаешь. Но иногда одной любви мало. Чтобы были настоящие отношения, должно быть доверие и готовность делиться. У нас их нет. Может быть, никогда и не было – не знаю. Хотя, наверное, когда-то были.

Я не хочу никого винить. Это не твоя вина, что так вышло. И не моя. Это наша общая вина. Но я знаю нас обоих. Я знаю себя, знаю тебя, и знаю, что если мы даже скажем, что попробуем все уладить, ничего не выйдет.