— На фиг скромность! — сказала она, расслабляя колени.

— Просто делай, что тебе говорят, чумичка.

Он зажал в руках ее нижнюю ногу и поворачивал ступню, пока не высвободил ее.

Вместо того, чтобы оберегать свою скромность, плотно прижав юбки к коленям, она изогнулась, оказалась у него на плечах, соскользнула по его спине и очутилась на земле.

— Должна сказать, олух, ты клево с этим справился.

— Тогда как ты, чумичка, вела себя без всякого уважения к приличиям. — Он пристально посмотрел на нее. — Ты ведь не неряха из классной комнаты, хотя и ведешь себя на такой манер. Сколько тебе? Шестнадцать?

— Семнадцать, олух. — Она протянула выпачканную руку с обгрызенными ногтями. — Я Джорджи Дарси, но мне нравится, когда меня называют чумичкой, — сказала она, улыбаясь.

— А я Оуэн Гриффитс, и мне совсем не нравится, когда меня называют олухом. — Он пожал ее руку. Глаза у нее, обнаружил он теперь, были светло-зелеными, цвета молодой листвы; таких глаз он еще никогда не видел. Разумеется, она была красивой. Ребенок таких родителей не мог быть невзрачным.

— Оксфордский тьютор Чарли! Рада познакомиться с вами, Оуэн.

— Думаю, «мистер Гриффитс» будет уместнее, — сказал он со всей серьезностью.

— Я знаю. Но только это ничего не меняет.

— Почему мы, гости, с вами не знакомимся?

— Потому что мы еще не выезжаем. Несовершеннолетние барышни с мистером Дарси в качестве отца укрыты от света в классной комнате. — Она посмотрела на него со злокозненностью. — Вы хотели бы познакомится с барышнями Дарси?

— Очень.

— Который час? Я проторчала на этом дереве целую вечность.

— В классной комнате время чая.

— В таком случае идемте. Попьете чаю с нами.

— Полагаю, мне сначала следует заручиться разрешением миссис Дарси.

— Пф! Чепуха! Я возьму вину на себя.

— Подозреваю, вы частенько берете вину на себя, чумичка.

— Ну, я не слишком пай-дочка, — сказала она, и кудри затанцевали в такт сложных па, которые она выделывала на мощенной плитами дорожке. — Я начну выезжать в следующем году, когда мне стукнет восемнадцать, но мама боится, что без всякого успеха.

— О, я убежден, что успех вы будете иметь, — сказал он с улыбкой.

— А мне все равно! Меня зашнуруют в корсет подпирать мои груди, уложат мои волосы в прическу, намажут мне лицо всякими притираниями, заставят меня ходить с солнечным зонтиком, если я пойду погулять на солнце, запретят мне ездить верхом по-мужски и вообще превратят мою жизнь в сплошные мучения. И все для того, чтобы добыть мне мужа! Да это я могу и без лондонского сезона! Потому что за мной закреплены девяносто тысяч фунтов. Вы когда-нибудь слышали про человека, который потребовал бы посмотреть в зубы кобылке, стоящей вполовину меньше?

— Э… нет. Только я не думаю, что возраст кобылки вызывает сомнения, и он скорее всего и смотреть в них не захочет.

— А! Вы из тех, кто обливает холодной водой!

— Боюсь, что так.

Она проделала еще одно па.

— Они заставят меня сюсюкать и запретят говорить то, что я думаю. И все впустую, Оуэн. Я замуж не собираюсь. Когда стану совершеннолетней, я куплю ферму и буду жить там, может быть, с Мэри. Говорят, — сказала она театральным шепотом, — что я очень на нее похожа.

— С Мэри я, Джорджи, не знаком, но, да, вы бесспорно на нее похожи. Как вы распорядились бы своей жизнью, будь у вас свобода выбирать?

— Стала бы фермером, — ответила она без колебаний.