Под конец он взял арбалет, проверил, не набилась ли грязь в механизм, и пристегнул его к своему широкому черному поясу. Проделав все это, он не оглядываясь направился к лошадям.
— Подожди! — крикнул ему священник. — Развяжи меня. Пожалуйста!
— А зачем?
Священник не сразу нашел, что ответить на этот простой вопрос.
— Я умру, если ты бросишь меня здесь, — сказал он наконец.
— А мне-то что? — Незнакомец прошел к лошадям, убедился, что его конь и поклажа в целости и сохранности, и вернулся на поляну, ведя животное под уздцы.
Он посмотрел на священника, тихо выругался и перерезал его путы. Тот повалился прямо ему на руки. Священника жестоко избили и изрезали ему грудь: мясо свисало с него полосками, синие одежды промокли от крови. Воин перевернул его на спину, разорвал на нем платье и отцепил от седла кожаную флягу. Когда он полил на раны водой, священник дернулся, но не издал ни звука. Воин умелыми руками вернул полоски изрезанной плоти на место.
— Лежи смирно, — велел он и, взяв из седельной сумки иголку с ниткой, принялся зашивать раненому грудь. — Придется развести костер. Ни черта не видно.
Воин разжег огонь и вернулся к своему занятию. Он сосредоточенно щурил глаза, но священник разглядел все же, что они необычайно темные, почти черные, и в них мерцают золотые искры. Воин был небрит, и в его щетине проглядывала седина.
Потом священник уснул.
Проснувшись, он застонал — боль от побоев накинулась на него словно злая собака. Он сел и поморщился, когда натянулись швы на груди. Платье его пропало, рядом лежала одежда, снятая, как видно, с мертвеца — на камзоле запеклась бурая кровь.
Воин укладывал седельные сумки и приторачивал к седлу свернутое одеяло.
— Где мое платье? — спросил священник.
— Я его сжег. — Как ты посмел! Это священные одежды.
— Это синий холст, и ничего больше. В первом же городе или селе раздобудешь себе новый балахон. — Воин присел на корточки рядом с раненым. — Я битых два часа латал твое хилое тело, священник. И мне хотелось бы, чтобы оно пожило еще немного, прежде чем взойти на костер мученичества. По всей стране твоих собратьев жгут, вешают и четвертуют — а все потому, что им недостает мужества скинуть с себя эти тряпки.
— Мы не станем прятаться, — с вызовом ответил священник.
— Значит, умрете все до одного.
— Разве это так страшно — умереть?
— Не знаю, священник, — это тебя нужно спросить. Ты был весьма близок к смерти вчера вечером.
— Но пришел ты и спас меня.
— Я искал свою лошадь. Не вкладывай в это событие особого смысла.
— Значит, лошадь в наши дни ценится дороже человека?
— Она всегда ценилась дороже, священник.
— Я думаю иначе.
— Стало быть, если бы к дереву привязан был я, ты спас бы меня?
— Я попытался бы.
— И нам обоим пришел бы конец. Между тем ты жив, а я, что гораздо важнее, получил назад свою лошадь.
— Я достану себе новое платье.
— Не сомневаюсь. Однако мне пора. Если хочешь ехать со мной — милости прошу.
— Не уверен, что я этого хочу.
Незнакомец пожал плечами и встал.
— Тогда прощай.
— Погоди! — Священник с трудом поднялся на ноги. — Я не хочу показаться неблагодарным и от всего сердца говорю тебе спасибо за помощь. Просто ты, путешествуя со мной, подверг бы себя лишней опасности.
— Как предупредительно с твоей стороны. |