— Как предупредительно с твоей стороны. Ну что ж — смотри сам.

Воин затянул подпругу и сел в седло, расправив позади плащ.

— Меня зовут Дардалион, — сказал священник.

— Ну а я зовусь Нездешним, — опершись о луку седла, проговорил воин. Священник вздрогнул, как от удара. — Ты, я вижу, наслышан обо мне.

— Ничего хорошего я о тебе не слышал.

— Значит, все, что ты слышал, — правда. Прощай.

— Погоди! Я поеду с тобой.

Нездешний натянул поводья.

— А как же опасность, которой я подвергаюсь в твоем обществе?

— Моей смерти хотят только вагрийские захватчики, и у меня по крайней мере есть друзья — а о тебе, Нездешний, этого не скажешь. Полмира только и мечтает плюнуть на твою могилу.

— Утешительно, когда тебя ценят столь высоко. Что ж, Дардалион, — если хочешь ехать, одевайся скорее, и в путь.

Дардалион потянулся за шерстяной рубахой, но тут же отдернул руку. Кровь отлила от его лица.

Нездешний, спрыгнув с седла, подошел к нему.

— Что, раны болят?

Дардалион покачал головой, и Нездешний увидел слезы у него на глазах. Это поразило воина — он ведь видел, как священник терпел пытки, ничем не выдавая своих страданий. А теперь — плачет, как дитя, без всякой причины.

Священник со всхлипом втянул в себя воздух.

— Я не могу это надеть.

— Почему? Вшей там нет, а кровь я почти всю отскреб.

— У этих вещей есть память, Нездешний... память о насилиях, убийствах, неописуемых гнусностях. Я запятнал себя, даже коснувшись их... носить их я не могу.

— Так ты мистик?

— Да. Я мистик.

Дардалион сел на одеяло, дрожа под лучами утреннего солнца. Нездешний поскреб подбородок, вернулся к лошади и извлек из сумки рубашку, штаны и пару башмаков. — Это все чистое, священник, — но за их память я не ручаюсь. — Он швырнул вещи Дардалиону.

Священник несмело коснулся рубашки и не почувствовал зла — только страдание, душевную муку. Закрыв глаза, он успокоился и с улыбкой взглянул на воина.

— Спасибо, Нездешний. Это я могу носить.

Их взгляды встретились, и воин скривил рот в ухмылке.

— Выходит, теперь ты знаешь все мои секреты?

— Нет. Только твою боль.

— Боль — понятие относительное, — сказал Нездешний.

В каждой долине путников встречали сожженные деревни, и глаза Дардалиона приобрели затравленное выражение. Нездешний, равнодушный к картинам бедствий, ехал настороженно, то и дело оглядываясь назад и обводя взглядом далекие южные холмы.

— За тобой гонятся? — спросил Дардалион.

— Как всегда, — угрюмо ответил воин.

В последний раз Дардалион ехал верхом пять лет назад, когда совершил пятимильную поездку от горной усадьбы своего отца до храма в Сардии. Теперь его донимала боль от ран, ноги терлись о бока кобылы, и ему приходилось очень худо. Он заставлял себя смотреть на воина впереди, отмечая, как легко тот сидит в седле, держа поводья левой рукой — правая никогда не отрывалась от широкого черного пояса, увешанного смертоносным оружием. В месте, где дорога расширилась настолько, что можно было ехать рядом, священник пригляделся к лицу Нездешнего. Оно было сильным и даже по-своему красивым, но рот был угрюмо сжат, а глаза смотрели тяжело и пронзительно. Под плащом воин носил кожаный колет, продранный, поцарапанный и тщательно зашитый во многих местах, а на нем — наплечную кольчугу.

— Ты много воевал? — спросил Дардалион.

— Больше, чем следует, — сказал Нездешний, снова останавливаясь и оглядывая дорогу.