— Я должен сообщить вам нечто важное… Вчера на еще одного работника нашей радиостанции, Николая Соболева, который жил в одной квартире со Стасом, совершили покушение. Его ударили по голове, и теперь он лежит в тринадцатой больнице!
Машуня сдавленно ахнула.
— Не может быть!
— На них кто-то охотится! — бессвязно выкрикивал Ковров. — А милиция и пальцем не шевелит! Скажите им! Пусть что-нибудь сделают!
Но Машуня уже не слушала его. У нее появилось еще одно подтверждение невиновности ее подзащитной. Нонна никак не могла быть замешана во всем этом: она же сидела в СИЗО! Да и потом, если убийца заинтересован в смерти и Шорохова, и Соболева, то тут простой женской ревностью и не пахнет. Во всем этом должна быть какая-то глубинная причина…
Когда Ковров положил трубку, Машуня повернула побледневшее лицо к Василисе.
— Поверить не могу! А Кольку-то за что убивать? Он же безобидней ластика!
Та пожала плечами.
— Действительно странно… Набирай быстрей своего Федорчука! Он наверняка что-нибудь полезное может сказать по этому поводу.
Машуня торопливо защелкала кнопками набора. Вообще-то она уже давно придумывала повод, по которому можно было бы позвонить Ивану. Сам он почему-то не появлялся в ее жизни, хотя Маше казалось, что она вправе на это рассчитывать. Тем более что Нонна прямо сказала, что у них все будет хорошо. Она долго думала над ее словами: с одной стороны, казалось, что верить во всяких провидцев глупо, но с другой стороны, верить так хотелось… Да и потом кое-что из того, что предсказала Маевская, уже сбылось.
— Алло! — пророкотал басом Федорчук.
— Привет. — От звука его голоса у Машуни почему-то перехватило дыхание. — Это Иголина. Ты слышал: на Николая Соболева совершили покушение! И Маевская тут ни при чем!
Ей очень хотелось, чтобы Федорчук немедленно хлопнул себя по лбу, признал следственную ошибку, Машунину правоту, а после этого сказал какой-нибудь комплимент и позвал на свидание. Но вместо этого Иван произнес:
— Да, я в курсе. Я во всем разберусь. Надо провести тщательный анализ. — И тон у него при этом был весьма далек от романтики и Машуни.
От этого она расстроилась и возмутилась.
— Какой еще анализ?! Неужели тебе не ясно, что Нонна не имеет к этому никакого отношения?!
— Маш, твоя адвокатская позиция состоит в том, чтобы уговорить меня выпустить Маевскую? Тебе не кажется, что адвокат в первую очередь должен оперировать фактами, а не Бог весть какими догадками?
Рассвирепевшая Машуня ничего не ответила и швырнула трубку на рычаги.
Нет, каков, а?! Пару дней назад вздыхал и обмирал от одного ее присутствия, а теперь смеет ей указывать, что делать и что не делать! Наверняка расслабился после того, как она разрешила ему проводить себя.
А эта Нонна, трепло несчастное, еще смела чего-то предсказывать! Типа «все у вас будет хорошо». Ага, конечно! Держи карман шире! Ты здесь напрягаешься, придумываешь, как ее из тюрьмы вытащить, а она…
— Что, все дураки? — деликатно осведомилась Василиса, отрывая Машуню от скорбных мыслей.
— Все! — категорично заявила Машуня и направилась к вешалке за своим плащом. — И это, к сожалению, диагноз.
— А ты куда собралась-то?
— В больницу.
Василиса придала лицу заинтересованный вид.
— Думаешь, тебя вылечат?
Машуня слабо улыбнулась.
— Я к дуракам себя не отношу. А в больницу я пошла к Кольке. Он-то хамить мне не будет. И пусть Федорчук не обижается: сам виноват.
* * *
Миндия Гегемоншвили побил все рекорды по халатности и разгильдяйству. |