— Спасиба, — с бедой в глазах отозвался Миндия. — Эта уже третый… Шэф, а пайдемтэ са мной водку пить?

— Э-э… Мне к Маше надо зайти, — попытался оправдаться Федорчук.

Гегемоншвили сочувственно посмотрел на свое руководство.

— Толка обязатэлно скажитэ ей заранэе, что ваша бабушка была сумасшедшая! — посоветовал он.

— Чего?! — обиделся Иван. — Чего ты несешь-то? Она была нормальной старушкой!

— Эта нэ важна! Проста эсли вы так скажитэ, то Марыя нэ будет вас зват жэниться!

— Естественно! Зачем же тогда врать?

— Вы нэ понымаете! — страстно вокликнул Миндия. — Нужна как бы мэжду прочим сдэлать тонкый намек, что ваша бабушка считала сэбя… ну, напрымэр, царыцей полэй кукурузой. Умная дэвушка сама поймет, что дэтэй от вас рожат нэ надо!

— Как это не надо?! — разгорячился Федорчук.

— Как-как? В цэлях экономыи, — объяснил Гегемоншвили. — А то вам алымэнты прыдетса платыть. Нэ повторяйтэ моих ашибок!

— Ну, Миндия… Ну ты… — Федорчук даже рукой махнул, не сумев подобрать нужного слова. — Я пошел, в общем! Кабинет запрешь, ключ на вахту, понял?

Гегемоншвили кивнул. Он еще раз убедился, что его начальник — само благородство. Это качество его безмерно восхищало, но самому становиться благородным Миндии не хотелось. У него и так было мало денег.

* * *

Машуня ожесточенно собиралась на свидание. Все ее вещи были выкинуты из шкафа и разбросаны по письменному столу, стулу и дивану. Сама же она старательно в них копошилась, прикладывая к груди то одну одежку, то другую, страдала и бестолково торопилась.

— Дочь, — позвала ее мама, возникнув на пороге Машуниной комнаты, — ты почему мне ничего не рассказываешь?

Та подняла голову. Ее несколько насторожили заискивающие нотки в голосе мамы. Это было на нее не похоже. И на всякий случай Машуня приготовилась к отпору.

— Нечего рассказывать, вот и не рассказываю, — пробурчала она, напяливая супер-парадные и дорогие колготки.

Но мама и не подумала поверить ей и, хитренько прищурившись, спросила:

— Как это нечего? А как же твой Федорчук? Я знаю, вы с ним встречаетесь…

— Нет у меня никакого Федорчука! — нещадно отозвалась Машуня. — Ты все выдумываешь!

Мама обиженно засопела. Из-под батареи раздавалось более громкое и упрямое сопение. Это Геракл отгрызал заднюю часть туловища у резинового попугая Кеши.

— Нет Федорчука, а сама кофту новую одеваешь, — отметила мама. — И юбку короткую… Вот не пущу тебя никуда, будешь знать!

Машуня критически посмотрела на нее.

— Ну как ты меня можешь не пустить? В туалете запрешь?

— А чего ты от меня все скрываешь?

Маму было жалко. Машуне самой бы не понравилось, если бы ее дочка ничего ей не рассказывала. Но долголетняя укоренившаяся привычка не волновать родителей брала свое.

Оправив перед зеркалом наряд, Машуня подошла к маме и чмокнула ее в щеку.

— Переживаешь?

Та обняла ее.

— Конечно, переживаю! Собралась куда-то на ночь глядя… Опять ночевать останешься?

Машуня ничего не ответила, чтобы не затрагивать больную тему.

— Это вы зря! — сокрушенно вздохнула мама. — Федорчук, конечно, очень хороший человек… Но спать до свадьбы — это стыдобища!

Машуня про себя удивилась, откуда мама вообще знает такие подробности, а вслух сказала:

— Раз Федорчук — хороший человек, то спать с ним не стыдно, а очень почетно!

— Ох, лучше бы женились скорей!

* * *

Сначала было крутое гуляние под луной по улицам родного города, потом Машуня и хороший человек Федорчук долго сидели на скамейке в парке и безумно целовались, потом он рассказывал какие-то несущественные истории, которые казались ей самыми интересными на свете… Ее реплики и тихий смех уверяли Ивана в том, что он классный, и что Машуня еще классней.