|
Все вернулось на круги своя, и я даже рад этому, потому что человек, освобожденный после каторги, страшится свободы. * * * – Ты должен уснуть, Максим. – Я не усну. – Пожалуйста, усни, любимый. – Я не смогу, мне и не хочется спать вовсе. – Я очень прошу тебя, усни… Когда ты проснешься, будет ночь, и снова пройдут эти пять лет, и будет так, словно мы и не расставались с тобой. – Чем в зимовье у Тимохи пахло? – Медом и паклей. – А еще чем? – Не помню. – Снегом. Мартовским снегом. – Пожалуйста, ну, пожалуйста, усни, Максимушка. – Мне очень не хочется обманывать тебя. – Повернись на бок, я стану гладить тебя, и ты уснешь. – Ты всегда меня любила? – Да. – Всегда всегда? – Да. – И… – Да. Да. Да. Спи. – Почему ты так жестоко мне сказала сейчас? – Потому что ты так спросил. – Ничего не нужно спрашивать? – Ничего. Спи, любимый мой, я тебя очень прошу, спи… Ведь все прошло, и ты дома… Спи… * * * – Из Берлина легче вернуться домой, чем отсюда, – сказал Вальтер – Да. Ты прав. Я все понимаю. Только ты иди сейчас. Я лягу и буду спать. Я сейчас, словно пес, который устал лаять на кость. И я не очень то соображаю, что говорю. Я могу сейчас не то сказать, и ты обидишься. Ты иди, да? Иди… Он вернулся домой в июне сорок шестого, через девятнадцать лет, семь месяцев и пять дней после этой встречи с Вальтером в Шанхае, на двенадцатом этаже отеля «Куин Мэри». |
