Адди с легкой улыбкой продолжает играть. Это и есть трава между шипами. Безопасный островок, куда можно встать. Она неспособна оставить след сама, но, если действовать осторожно, получится передать его через кого то еще. Конечно, ничего конкретного, ну так и вдохновение – вещь эфемерная.

Тоби берет гитару, пристраивает на одном колене и подыгрывает Адди, мурлыкая себе под нос. Выходит хорошо, нечто другое, нечто особенное.

Она останавливается и встает.

– Мне пора.

Тоби поднимает взгляд, и мелодия на струнах рассыпается.

– Что? Но мы даже толком не познакомились.

– Именно, – отвечает Адди и направляется в спальню за своей одеждой.

– Но почему бы не познакомиться поближе? – возражает Тоби, откладывая гитару и волочась следом за гостьей.

В этот миг все кажется ужасно несправедливым. На Адди впервые накатывает разочарование, что вот вот выплеснется наружу. Ведь она недели напролет пыталась его узнать! А он забыл ее всего за несколько часов.

– Не спеши, – просит Тоби.

Прощаться Адди ненавидит. Не стоило задерживаться. Лучше было остаться вне поля его зрения, как и вне памяти, но ее всегда терзает мучительная надежда, что на сей раз все пойдет по другому. Что кто нибудь из них вспомнит.

«Я помню», – шепчет ей на ухо мрак.

Адди встряхивает головой, прогоняя навязчивый голос.

– Куда ты торопишься? – уговаривает Тоби. – Позволь хотя бы приготовить тебе завтрак.

Но Адди слишком устала, чтобы без передышки снова играть в ту же игру. Поэтому она врет, что у нее есть дела, не позволяя себе остаться. Просто нет сил начинать заново. Иначе цикл повторится вновь, только интрижка завяжется утром, а не вечером. И когда все закончится, легче не будет. Если уж начинать сначала, лучше в образе случайной незнакомки из бара, а не забытой партнерши на одну ночь.

В любом случае сейчас это неважно.

– Джесс, подожди, – просит Тоби, хватая ее за руку. Он хочет подобрать нужные слова, но сдается и пробует еще раз: – У меня сегодня выступление в «Эллоуэй». Ты должна прийти! Это…

Разумеется, она знает, где находится бар. Там они и встретились в первый раз, и в пятый, и в девятый. Когда Адди соглашается, он одаряет ее ослепительной улыбкой. Как всегда.

– Обещаешь? – спрашивает Тоби.

– Обещаю.

– Тогда увидимся там, – с надеждой произносит он, когда Адди поворачивается и идет к двери.

На пороге она оглядывается и говорит:

– А ты не забудь меня.

Старая привычка. Суеверие. Мольба.

– Разве у меня получится? – качает головой Тоби.

Адди смеется, словно он пошутил. Но, устремляясь вниз по лестнице, знает: это уже произошло. Закрыв дверь, Тоби ее и не вспомнит.

II

Март такой капризный – будто шов между весной и зимой. Однако слово «шов» предполагает, что тот должен быть ровным, а март похож на грубую линию стежков, выполненную нетвердой рукой. Он колеблется между январскими ветрами и июньской зеленью. Не знаешь, чего ждать, выходя за порог.

Эстель называла это «беспокойные дни»: теплокровные боги в эту пору начинают ворочаться, а холоднокровные – готовиться к спячке. Время, когда мечтателей посещают дурные мысли, а странники сбиваются с пути.

Адди всегда была предрасположена и к тому, и к другому. Немудрено, ведь она родилась десятого марта, прямо посередине шва, хотя давно разлюбила праздновать этот день.

Двадцать три года Адди боялась этой метки времени. Она означала, что Адди растет, становится старше. Позже, спустя столетия, день рождения потерял всякий смысл. Гораздо важнее стала ночь, когда она заложила душу.