Никому не удалось сохранить нейтралитет, когда Темная война охватила Дальний Убервальд. Не исключено, что там и впрямь таилось подлинное зло, но почему-то, как ни странно, оно всегда оказывалось на другой стороне. Может быть, оно заразно. Отчего-то во всех нелепых историях и песенках гоблинов описывали как злобных и трусливых мелких гаденышей, которые копят собственную ушную серу… и всегда оказываются на другой стороне. К сожалению, когда пришло время записать собственную историю, у гоблинов не нашлось даже карандаша.
Улыбайся людям. Люби их. Помогай. Приноси пользу .
Натту нравился Трев. Вообще у него хорошо получалось любить людей. Если ты любишь людей, в ответ они начинают капельку больше любить тебя. Хотя бы чуть-чуть, и то хорошо.
Трева, впрочем, события давно минувших дней совершенно не волновали, зато он понимал, что существо, которое не только не ест свечное сало, но и выполняет большую часть работы, притом гораздо лучше, чем удосужился бы сделать он сам, – это ценное приобретение, которое стоит защищать. И потом, он по природе был ленив, если только речь не шла о футболе, а травля требовала чересчур больших усилий. Трев вообще не любил тратить силы. Он шел по жизни доро́гой, усеянной лепестками примул.
– Вас искал господин Смимз, – сказал Натт. – Но я все уладил.
– А, – отозвался Трев. И все. Никаких вопросов.
Он решительно нравился Натту.
Но Трев все стоял и смотрел, словно пытаясь что-то понять.
– Знаешь что, – наконец произнес он. – Пошли на Ночную Кухню. Промыслим завтрак. Лады?
– Нет-нет, мистер Трев, – сказал Натт, чуть не уронив свечу. – Я не склонен… то есть, типа, я не хочу… мне нельзя.
– Да брось, кто узнает? Там есть одна толстуха, которая клево готовит. Ты такой жрачки отродясь не пробовал.
Натт помедлил. Всегда соглашайся, не спорь, будь услужлив, никого не пугай.
– Я… типа, ладно, – сказал он.
Много сказано о сковородках, которые отдраены так, что можно в них смотреться. Особенно работа спорится, когда лелеешь мысль легонько постучать этой самой сковородкой по чьей-нибудь голове. Гленда отнюдь не горела желанием общаться с Тревором, когда он поднялся по каменным ступенькам, чмокнул ее в затылок и жизнерадостно крикнул:
– Эй, детка, жратва найдется?
– Только не для тебя, Тревор Навроде, – ответила Гленда, отгоняя гостя сковородкой. – И, будь любезен, не распускай руки!
– Че, неужели ни кусочка для милого дружка?
Гленда вздохнула.
– Возьми в духовке жаркое. И не вздумай проболтаться, если тебя застукают, – предупредила она.
– Вот это кормежка для парня, который всю ночь вкалывал, как раб! – объявил Тревор, чересчур фамильярно похлопав ее по спине и направляясь к плите.
– Ты ходил на футбол! – огрызнулась Гленда. – Ты вечно туда таскаешься! Ничего себе вкалывал!
Молодой человек засмеялся, и Гленда взглянула на его спутника, который поспешно попятился под взглядом кухарки, способным насквозь пронизать броню.
– И вообще, парни, мойте руки, прежде чем идти на кухню, – продолжала она, радуясь, что жертва не ухмыляется и не лезет с поцелуями. – Здесь, в конце концов, готовят еду!
Натт сглотнул. Это был самый долгий в его жизни разговор с особой женского пола, не считая ее светлость и мисс Здравинг, и притом он еще не сказал ни слова.
– Заверяю вас, я регулярно моюсь, – возразил он.
– Но ты весь серый!
– У одних от природы кожа черная, а у других белая, – ответил Натт, на грани слез. |