|
«Фернандо! – закричали все хором, – Фернандо!» Все встали, хлопали его по спине, восклицали: «Какая радость видеть тебя!», «Как поживаешь?» – «А как дети?» – со своей стороны спрашивал Фернандо, тоже хлопая других по спине… Бабушка принесла ему прибор, дочь разогревала суп, остальные опять сели за стол и возобновили прерванный разговор. Все говорили одновременно, передавая друг другу кувшин, из которого, запрокинув голову и не касаясь носика, тоненькой струйкой, как из крана, ловко лили себе в рот вино. – Хуан, – сказал Фернандо, – я потом поем, мне надо с тобой поговорить… Но суп был уже подан, и Фернандо жадно проглотил и жижу и куски колбасы, мяса, цыпленка, которые плавали в супе. Все было очень вкусно, а ведь он сегодня даже и не завтракал. Чувствуя во рту вкус этого супа, слыша испанскую речь, он мог бы вообразить, что находится там, далеко, на равнинах цвета жженой сиены… – Хуан, – снова сказал он хозяину дома, который подсел к нему, – я больше не хочу супа, мне надо с тобой поговорить… Они перенесли кофе в соседнюю комнату. Хуан зажег лампу под зеленым абажуром, стоявшую на столе, горой заваленном книгами и тетрадями… Большой диван кровать, туалетный столик с зеркалом… Фернандо поставил чашку на камин. – Руис смертельно болен, – сказал он, не садясь, сразу же, как только Хуан закрыл за ним дверь, – его надо перевезти от Хосе, он совсем один весь день, и там нет даже воды… уборная во дворе… стоят холода, ты представляешь себе, такому больному… к тому же Хосе на подозрении, а кюре в двух шагах от него… Ты понимаешь, Руис очень, очень болен… – Не может быть! Очень болен?… Ты думаешь, что он умрет? – По выражению лица Фернандо Хуан понял… Он закашлялся, прочистил горло и тогда только смог сказать: – Придется пойти к Дюранам. Старик Дюран не откажется. Кроме него, в данный момент не к кому обратиться. – А если Руис умрет? Оба замолчали. – Это такие товарищи, которые согласятся на все, – сказал в конце концов Хуан. – Я пойду позвоню им… – Я подожду тебя здесь, а то по моему виду могут заметить, что что то неладно. Фернандо остался один. Сидя на диване, он размышлял. Если Дюраны возьмут Руиса к себе, условия для больного улучшатся. Папаша Дюран был отставной почтовый служащий, старый член партии… А его жена так и осталась маленькой бретонкой, приехавшей в Париж искать работы сорок лет тому назад. Ни Париж, ни идеи мужа не оказали на нее никакого влияния… Она продолжала быть католичкой на бретонский лад. И хотя их единственный сын пошел в отца, мать считала, что его устами глаголят ангелы и сам господь бог… Этот единственный сын погиб в Испании на Гвадалахарском фронте. Дюраны будут ухаживать за Руисом. Фернандо размышлял, разглядывая «Человека с гвоздикой» – рисунок Пикассо, висевший напротив него на стене в маленькой золотой раме… Белоянис… Фернандо гордился тем, что он принадлежит к семье Белояниса, он мог пересечь весь мир, и повсюду нашлись бы члены этой семьи. Повсюду, во всем мире, существовали такие Дюраны, всегда готовые принять у себя этого или другого' Руиса, оплакать Белояниса, постичь улыбку «Человека с гвоздикой», запах цветка, оценить чувство собственного достоинства, превращающее побежденного в победителя. Фернандо встал, чтобы подкинуть в огонь полено, он напевал… Чтоб землю в Гренаде Крестьянам отдать. |
