|
Ей вдруг вспомнилось, с каким глухим, тошнотворным звуком врезалась в стену белокурая головка Меридит и как полетели в разные стороны осколки фарфора. Она знала, что никогда этого не забудет и никогда не простит мать за то, что она лишила ее единственной подруги. Даже нет, не подруги – Меридит была для нее чем‑то большим. Она была дочкой Габриэлы – ее ребенком, изуродованным и убитым у нее на глазах.
– То есть? – удивился Джон, но, спохватившись, решил, что развивать эту тему не стоит. – В общем, спускайся‑ка вниз. Сегодня мы пойдем в церковь, и ты обязательно должна что‑нибудь съесть. Сказав это, он поспешно вышел из детской и сбежал вниз, испытывая огромное облегчение от того, что больше не видит печальных глаз дочери. Теперь Джон точно знал, что в его отсутствие случилось что‑то страшное, но он не желал расспрашивать об этом ни Габриэлу, ни Элоизу. Подробности очередного наказания ему были ни к чему – он никогда не стремился знать больше того, что ему доводилось увидеть своими собственными глазами. Но даже тогда Джон не предпринимал ничего, чтобы помешать жене и спасти дочь от расправы. Через некоторое время Габриэла все же пришла, хотя спуск по лестнице был для нее настоящей пыткой. От боли в груди и в ушибленной лодыжке Габриэла едва не теряла сознание, но она слишком боялась не выйти к завтраку. – Ты сегодня поздно, – не поднимая взгляда от газеты, приветствовала ее Элоиза. – Прости, мамочка, – прошептала девочка. Говорить было больно, но она знала, что ответить необходимо. Для своего же блага. – Налей себе стакан молока и возьми овсянку, – сказала Элоиза, которой очень не хотелось отрываться от чтения. – Если ты, конечно, проголодалась… – добавила она. Габриэла беспомощно оглянулась по сторонам, но, прежде чем она успела что‑нибудь сказать, Джон положил ей полную тарелку, овсянки, которая уже успела остыть. Он как раз наливал в стакан молоко, когда Элоиза, дочитав заинтересовавшую ее статью, подняла голову. – Ты все время ее балуешь, – недовольно произнесла она. – Ты что, хочешь совсем испортить ребенка? И она посмотрела на него с нескрываемой злобой, которая, впрочем, не имела никакого отношения к Габриэле. Джон провинился, и Элоиза хотела напомнить ему об этом. Хотя она всегда одергивала его, когда он пытался сделать что‑то для девочки. – Сегодня воскресенье, Эл, – ответил Джон с таким видом, будто это все объясняло. – Хочешь еще кофе, дорогая? – Нет, спасибо, – коротко ответила Элоиза. – Я должна идти одеваться. – Она с угрозой посмотрела на дочь. – Да и тебе пора, ес Бесплатный ознакомительный фрагмент закончился, если хотите читать дальше, купите полную версию
|
