Теперь я щелкаю каналы старого маминого телевизора, останавливаюсь на сериале «Офис». Открываю банку пива и делаю долгий глоток. В углу свернулся Боуи. Со второго этажа доносится скрип половиц. Поворачиваюсь и смотрю наверх, но там никого. Думаю о Грейс Ньютон и о ее печально известном падении. Представляю, как ее маленькое тело катится по ступенькам и замирает внизу. Много лет я задавался вопросом: была ли это случайность, или ее толкнули? Это же так просто сделать. Мне ли не знать. Один резкий толчок – и Хезер летит с обрыва. Она даже ничего не поняла.

Снова послышался скрип. Должно быть, мама ходит по комнате. Уверен, она уж меня не подведет. Я всегда был ее любимчиком. Она всегда мне верила.

А если что и случится, так в ванной стоит упаковка таблеток – знаю, что делать.

Улыбаюсь. Я вернулся домой, не счастье ли это?

Глава 31

Стоя у окна, выглядываю на тихую спокойную улочку. Из соседских окон, задернутых шторами, льется желтый свет. Все семьи, ни о чем не беспокоясь, сидят по домам, смотрят телевизор или едят мороженое, чавкая, прямо из банки. Когда-то так было и в нашем доме.

Замечаю, как они подходят, – сердце начинает биться о ребра. В темном небе отражаются красные и синие цвета. Гляжу на экран телефона, что лежит на ночной тумбочке, – ненавижу себя за то, что пришлось сделать этот звонок. За то, что сдала сына. Сколько печали может уместиться в одном сердце?

На первом этаже происходит какое-то движение.

Лает Боуи.

Поднимаю к шее дрожащую руку. Вижу в стекле собственное отражение. Испуганный взгляд круглых глаз, на щеках бледная кожа, губы дрожат.

У моего дома полицейские машины. Выскакивают мужчины в синей форме, на поясе кобура с оружием. Отвожу от окна взгляд и делаю глубокий вдох. Глаза наполняются слезами. Щеки горят.

Слышу стук в дверь, в доме раздаются шаги, с первого этажа доносятся мужские голоса.

Сердце начинает бешено биться. Не отрывая взгляда, смотрю на дверь – хоть бы никто не зашел. Я больше не вынесу вопросов. В глубине души хочется прибежать вниз и обнять сына еще раз, но я не решаюсь.

Он узнает, что это я сдала его. Никогда мне этого не простит.

Я совершила так много ошибок. Бедные мои дети. На этот раз мне нужно сделать правильный выбор.

Если бы все эти годы я не покрывала Хадсона, не доказывала его невиновность в смерти Хезер, то всем нам было бы лучше. Может, ему бы оказали необходимую помощь. Может, ее бы оказали всем нам.

Повернувшись снова к окну, я прижала руки к стеклу. На меня таращится дом Лесли, пустой и темный.

Посреди лужайки появляется Лесли, в руках у нее горшок с сиреневым ирисом. Она снова молодая, одета в джинсы и футболку, на руках ярко-зеленые садовые перчатки. Вокруг нее, визжа, бегает Хезер, без капли смущения улыбается во все зубы. Улыбается и Лесли, машет в мою сторону. Машу ей в ответ.

А потом она исчезла.

На улицу вышли и другие соседи. Кто стоит на крыльце, кто выбежал на лужайку – таращатся на наш дом, тычут пальцем, глаз не сводят. Только этого они и ждали. Представляю, как они ликуют, узнав, что были правы. Стою у окна, над ними высоко возвышаясь, свет спиной подчеркивает мой силуэт. Но я не отступлю. Я не спрячусь. Буду стоять до конца.

Теперь мой сын на улице, руки скованы за спиной. Держа под руку, полицейский ведет его к машине. Хадсон поднимает взгляд. Знаю: он меня видит, но отвести взгляд не могу. По щеке катится слеза.

Уже второй раз за день я наблюдаю, как полиция увозит моего ребенка.

Сердце разрывается на части.

Смотрю, как его усаживают. Как увозят. Как машина скрывается вдалеке.

Потом медленно подхожу к двери и открываю ее.

Зову Боуи, он тут же прибегает. От звука его шагов на лестнице мне стало спокойнее. Опускаюсь на колени и зарываюсь лицом в его шерсть.